Фернандо де Без - Повелитель звуков

Мой голос наводнил лес, он проник в каждый уголок школы. Каменные ангелы на стенах встрепенулись от вечного сна, а Фридрих рухнул на колени и, заливаясь слезами, спросил:

— Как тебе удалось это сделать, Людвиг?

В широко раскрытых глазах застыл страх, будто он увидел мертвеца, только что восставшего из могилы. Последнее слово оставалось за господином директором, но я не сомневался, каково будет его решение.

Петляя среди чернеющих стволов деревьев, господин директор привел меня к своему жилищу. Он крепко держал меня за руку, хотя я и не думал убегать. Я был не робкого десятка, и, кроме того, меня вдохновлял пример Фридриха, который прошел через все испытания, но не свернул с пути. И теперь мне хотелось доказать другу, что я достоин его любви. Нет, отец, мне не было страшно. Вы же знаете, святой отец, любовь слепа и доверчива.

Господин директор открыл дверь и пропустил меня внутрь. Стоило мне переступить порог, как из жилища на меня пахнуло леденящим холодом. В прихожей стоял вазон с оранжевыми цветами. Цветы давно завяли. Тусклый свет газовых ламп выхватывал из полумрака очертания предметов. Мы прошли по коридору и, свернув налево, оказались в кабинете господина директора. За нами бесшумно захлопнулась застекленная дверь.

В центре кабинета стоял большой письменный стол. У стены напротив расположился шкаф, заставленный книгами и нотными тетрадями, справа от него — кушетка, два кресла и журнальный столик из орехового дерева. За кушеткой была еще одна комната. Дверь в нее была приоткрыта, и я сумел разглядеть большой диван, застеленный одеялом.

Господин директор зажег настольную лампу и опустился в кресло, жестом предлагая мне последовать его примеру. Мы сидели друг напротив друга, разделенные журнальным столиком. Он скрестил пожелтевшие костяшки пальцев и уперся локтями в поручни. Выдержав паузу, словно давая понять, что моя дальнейшая судьба зависит только от него, он сказал:

— Дорогой Людвиг… ну и что мне с вами делать, молодой человек?

В его голосе прозвучала ирония. Я не ответил. Тогда господин директор расцепил руки и наклонился вперед, заглянув мне прямо в глаза. Но я выдержал и этот взгляд.

— Вам удалось обмануть всех нас. Никто и не подозревал, что вы обладаете таким ангельским голосом, — продолжал он, видимо желая, чтобы я почувствовал себя виноватым.

Ему не удалось меня смутить, и он это понял. Тогда он откинулся назад, будто набираясь сил перед новой атакой.

— Я не понимаю, — в голосе господина директора послышались снисходительные нотки, — почему вы не доверяете нашей школе. Более того, я отказываюсь понять, чем я заслужил ваше недоверие. Вы несколько месяцев скрывали свой талант, и этому может быть только одно объяснение — вы не хотите стать певцом.

Его глаза вновь забегали по мне, будто выискивая брешь. В этот момент мне показалось, что меня все же исключат.

— …Потому что, если бы вы на самом деле хотели стать оперным певцом, вы бы никогда не отказались от тех возможностей, которые дает вам особый хор.

Господин директор нахмурился; одна мысль о том, что кто-то мог пренебречь его детищем, его хором, на котором держится вся организация школы, привела его в бешенство.

— Неужели вы не видите?!! Каждый год сюда съезжаются директоры, театральные агенты, сильные мира сего! Как вы думаете, что приводит их сюда? Желание побродить по баварским лесам? Ничтожная прихоть? Нет, нет и еще раз нет! Они ищут одаренных певцов. Если какой-нибудь театральный агент или директор обратит на вас внимание, считайте, что до конца жизни ваше будущее обеспечено! И знаете что самое трудное? Для вас, по-видимому, это не имеет никакого значения, — но лучше моего особого хора, невежда вы этакий, не сыщешь во всем Германском союзе!

Я оцепенело уставился на него. Этот человек, казалось, был настолько увлечен своим грандиозным несбыточным проектом, что утратил способность здраво смотреть на вещи. Его речь походила на бред сумасшедшего.

— Открою вам один секрет. Я могу это сделать, потому что сегодня вы станете одним из нас. Однажды, много лет назад, я спал и мне приснился сон. Мне снилось, что я создал самый совершенный хор в истории музыки. В моем сне изваяния ангелов на стене одно за другим оживали, сходили с пьедесталов и приходили в стеклянный павильон. Каждая из статуй при входе получала от меня ангельский голос. Когда последний, двухсотый ангел покинул пьедестал и присоединился к остальным, мой хор был собран. Это был хор вечно живых голосов. Благодаря мне его никогда не коснется мерзостное дыхание смерти. Так вот, каждый раз, когда в моем особом хоре появляется новый мальчик, я снимаю одну статую с пьедестала и переношу ее в стеклянный павильон. Там, внутри, я собираю хор каменных ангелов. Однажды наступит день, когда последний ангел сойдет со стены и мой сон станет явью. Но до тех пор, пока этот день не наступил, я не обрету покоя. Это моя миссия, Людвиг, мое призвание. Дорогой мой мальчик, не сомневайся, я делаю это и ради твоего блага. Ведь ты — один из них.

Казалось, господин директор разволновался, но между тем его голос оставался бесстрастным. Он перевел дух и продолжал:

— Людвиг, сегодня вы станете одним из певцов особого хора. Но есть кое-что, что вам необходимо знать.

Он поднялся, подошел к шкафу, набитому партитурами, и, достав из кармана жилета ключ, открыл нижний ящик. Из ящика он извлек папку, положил ее на стол и, развязав тесемку, вытащил какие-то бумаги. Я узнал их: это был контракт, который подписал мой отец, давая согласие на мое обучение в Высшей школе певческого мастерства. Директор нашел среди прочих бумаг небольшой листок. В контракте, напротив моего имени, стояла подпись отца и дата моего прибытия в школу.

— У меня есть разрешение, Людвиг. Я хочу, чтобы вы знали, что я не злоупотребляю своей властью. Без этого разрешения ваше пребывание в школе было бы невозможно, и вам придется смириться с этой мыслью. Если ваш отец согласился предоставить мне такие полномочия, видимо, он желает, чтобы вы стали певцом, что бы вы себе ни измышляли.

Я не совсем понимал, о чем говорит господин директор, но признаюсь, ему удалось сбить меня с толку. Он встал, вышел из кабинета и вскоре вернулся, держа в руке стакан. В стакане плескалась мутная жидкость.

— Выпейте, вам станет легче.

Я почувствовал себя крысой, загнанной в угол. Я был готов к столкновению с господином директором, но сейчас, когда мы сидели друг напротив друга в его кабинете, а на столе лежала индульгенция, подписанная моим отцом, храбрость покинула меня. Господин директор страдал манией величия, но в то же время он знал, что делает и чего желает. А самое ужасное заключалось в том, что он делал это с ведома и согласия моего отца. Что я, одиннадцатилетний мальчик, мог противопоставить этому сговору? Я вспомнил о Фридрихе, зажмурившись, влил в рот содержимое стакана и несколько раз прокашлялся. Жидкость отдавала горечью. Потом господин директор взял меня за руку и сказал: