Фернандо де Без - Повелитель звуков

Ее руки задрожали так, что давление ослабло. Она выронила нож, и он упал на землю. За спиной раздался тяжелый вздох. И в этот миг иллюминации, предвещая соединение двух любящих сердец, осветили ночное небо над Баварией.

Вместе мы, Марианна и я, дошли до пруда в центре лабиринта. Свет огней, смешавшись с бледным свечением луны, отражался в глазах моей возлюбленной. В ее душе, как и в моей, почти умерла надежда. Ее глаза излучали ужас сотен мужчин, умерщвленных ею, и одиночество, безграничное одиночество — то же, что жило и во мне.

Сквозь тихое журчание воды в фонтане нам послышался слабый перезвон бубенчиков. Он говорил нам о том, что момент, которого мы оба ждали так долго, настал. Наши глаза встретились, руки соприкоснулись. Наши голоса слились воедино. Мы пели, используя один-единственный звук — звук вечной любви. Я полюбил Марианну, а Марианна полюбила меня. Мы напоили ночь эликсиром любви. Звуки, вырываясь из наших гортаней, устремлялись ввысь. Они соединялись и отдалялись друг от друга, чтобы соединиться вновь, как две реки, что впадают в одно озеро. Вместе мы пили волшебный напиток и не могли напиться.

Впервые, отец Стефан, моя Марианна, моя Изольда напоила меня эликсиром любви. Впервые я сам смог почувствовать то, что довелось испытать женщинам, соблазненным моим голосом. Я окунулся в купель музыки, вдыхал ароматы божественных цветов. Свежий бриз целовал мои губы. Легкая дрожь пробежала по всему телу, словно теплый ветерок коснулся морской глади. Я слышал смех всех женщин мира. Я видел, как нависают над землей радужные мосты. Любовь, необъятная как вселенная, наполнила мое сердце. В моих глазах отражались глаза Марианны. Свершилось! Мы снова могли любить! Словно Тристан и Изольда на том корабле, по дороге в Корнуолл, мы испили волшебного эликсира, и отныне ничто не могло разлучить нас! В наших телах ожили все чувства, присущие людям: нежность, милосердие, сострадание. Мы могли любить! Мы бросились друг к другу и слились в объятиях, и слезы хлынули из наших глаз полноводной рекой. Наша плоть содрогнулась в сладкой истоме. Мертвый воскрес, немощный исцелился. Наши сердца бились в унисон. Вместе мы оплакивали годы одиночества, вспоминали как страшный сон огромную пропасть, что разверзлась в наших душах и чуть не поглотила нас. Мы снова стали прежними Людвигом и Марианной. И мы любили друг друга.

Я почувствовал непреодолимое влечение к Марианне. Она прильнула к моей груди. Наши тела соединились и стали одним целым. Могучая сила неотвратимо влекла нас друг к другу. Это была та самая сила, что погубила уже стольких мужчин и женщин! И внезапно в моих костях проснулась резкая боль. Она разлилась по спине, по рукам, по груди, по голове. Сердце лихорадочно забилось, а глаза налились кровью, как будто я испил сока ядовитого растения или гнилой воды. Марианна и я — мы по-прежнему оставались богами, низвергнутыми с Олимпа в мир скорби и печали, но все же богами. Любовь отравила нас. Мы не могли разомкнуть объятий, которые будили в нас наслаждение, отдававшее горечью смерти.

— Сейчас, сейчас! — воскликнула Марианна. — Прямо здесь!

Мои пальцы путались в пуговицах ее платья, ее же лихорадочно срывали с меня фрак. Я мял, целовал ее грудь, а она ласкала мою. Наш поцелуй продолжался бесконечно долго, казалось, мы вот-вот задохнемся от наслаждения. Мы упали на землю, прямо у фонтана, и полная луна с укоризной смотрела на нас с небес. Из салона доносилась музыка, секстет играл вальс. Там продолжался праздник, и разноцветные огни вспыхивали над нами и рассыпались в ночном небе.

С неистовством обреченных мы сорвали остатки одежды. Мы оба ощущали ужасную боль, мы знали, что это соитие закончится нашей смертью. Но в этот миг я не желал ничего иного, как умереть в объятиях Марианны, умереть от любви к ней. И когда мы уже были близки к тому, чтобы слиться воедино, когда безрассудная любовь неотвратимо влекла меня к телу Марианны — в этот миг я осознал, что мое семя убьет ее. О, отец Стефан, вы смогли бы убить Бога? А сумел бы Авраам убить сына своего, Исаака, если бы знал, что его Бог — ложный? Способен ли влюбленный убить свою возлюбленную во имя любви? Нет. Я готов был умереть за нее, но убить — никогда.

Нет… Это было невозможно. Я не мог убить Марианну, хоть и знал, что умру вместе с ней. Вы понимаете меня, отец? Как я мог убить мою возлюбленную? Как я мог отравить смертельным ядом самую прекрасную, самую совершенную, самую желанную, мою богиню, мою хозяйку и госпожу. Я отстранился от нее, взглянул на нее с мольбой и сказал:

— Марианна… Если я волью в тебя мой белый эликсир… он убьет тебя. Я обреку на смерть того, кого я люблю больше своей жизни.

Она всхлипнула:

— О, Людвиг! Я чувствую то же, что и ты… Если ты на пике страсти впитаешь в себя мой эликсир… ты умрешь… Не проси, я не согласна принести такую жертву. Ты — моя любовь!

Поднявшись с земли, мы спешно оделись, а потом снова бросились друг другу в объятия и зарыдали. Боль в костях усилилась, перетекла в вены. Казалось, будто тысячи стальных ножей все глубже входят в наши тела, круша кости, разрывая сухожилия. Невыносимая пытка! Нет человека, способного противиться зову вечной любви.

Мы вышли из лабиринта и вернулись к экипажу, который должен был отвезти нас в гостиницу в окрестностях Мюнхена, где я снимал номер. На моих щеках еще не высохли слезы, когда я увидел во тьме ночного сада, за деревьями, две фигуры. Дионисий и Анна исступленно целовались. Два обнаженных тела сплетались в неистовом танце страсти.

— Ты сошел с ума, — сказал я Дионисию, когда он разбудил меня ночью. Марианна лежала одетая. Эту ночь она провела рядом со мной, не выпуская из своих ладоней мою руку.

— Я сошел сума от любви! О, Людвиг! Как я ошибался! Любовь существует, да, существует! — воскликнул Дионисий. — Сегодня Анна станет моей женой!