Глен Дункан - Последний вервольф

— Я так и знала, — сказала она. — Но не хотела верить и даже пила таблетки. Видимо, сейчас я могу лишь сказать: все к лучшему.

В окно были видны большие куски чистого ночного неба. И звезды.

Вдруг появилась луна.

— Ну что ж, — сказала она, почувствовав, что пауза затянулась. Это уже нельзя было игнорировать. Я молчал. — По крайней мере, теперь у меня мужчина, который знает, когда лучше промолчать. Видимо, для этого человеку нужно прожить двести лет.

Мне тоже казалось, что я горю — тихо и не больно. Она перевернула меня на спину и забралась сверху. Горение — все равно что гниение, только намного быстрее. Я словно видел фильм, снятый на зернистую пленку и прокрученный в быстрой перемотке, в котором трое моих рыжих лисичек превращаются из пухлых трупов в пыль, пока в них пируют опарыши. Эта картина стояла у меня перед глазами все время, пока мы трахались (пока она меня трахала), но я иногда отвлекался, когда она выгибалась, и луна бросала на ее живот и грудь похотливый свет. Мы кончили одновременно. Но бабина с пленкой все еще крутилась.

Она тут же заснула, обвившись вокруг меня. Ощущение ее веса утвердило во мне чувство подавленного спокойствия. Мы не можем иметь детей . Где-то внутри она ненавидела меня за это и знала, что я знаю и что у меня внутри даже есть специальное место для ее ненависти. Где-то внутри было понимание, что любовь — лишь одна из многих вещей, что связывает нас, и для каждой из них во мне есть место.

В Чикаго мы арендовали «Тойоту». Старались держаться подальше от оживленных шоссе. Мы думали, что чем пустыннее будет вокруг, тем проще заметить агентов ВОКСа или вампирскую слежку. Айова. Небраска. Вайоминг. Юта. Безлюдные штаты с просторными пустошами, громадными полями и суровыми погодными условиями. Тут по-прежнему главную роль играет природа, а не человек; тут завораживают огромные дикие первобытные силы, в столкновениях рождающие истинную красоту: свинцовые грозовые тучи — тяжелее наковален и легче перышка, внезапный буран. Поневоле кажешься себе щепкой.

— Ты говорил, что в ВОКСе работают экзорцисты, — сказала она. — Но что же они изгоняют?

Она опять вернулась к метафизике, но теперь спрашивала из праздного любопытства, а не из страха. Ей казалось, что новый для нее феномен должен непременно и четко вписаться в картину мира. Но что если эта картина безгранична, разве может иметь значение какая-нибудь жалкая кучка новых редких видов? И она это понимала. Она сидела удивительно смирно сбоку от меня на пассажирском сиденье — колени вместе, руки в карманах пальто. Волосы заколоты на затылке, тонкая шея придавала ей уязвимости и хрупкости.

— Демонов, — ответил я. — Насколько я знаю, они изгоняют демонов. Так они их называют. Но это просто терминология.

— Получается, есть рай и ад? Демоны и ангелы. Бог и дьявол.

— Думаешь, я могу точно тебе ответить «да» или «нет»?

Я был поражен тем, как давно меня уже не интересовали подобные вопросы. Из редких разговоров с Харли я запомнил только общую информацию, без деталей. Существуют особые сущности не от мира сего, в разных языках они имеют разные названия. В одной стране имя такой сущности — Исида. В другой — Гавриил. В третьей — Афродита. Но все это лишь слова. Мы и сами — лишь слова. Но истинная сущность, скрывающаяся за словом, остается непознаваемой. То есть: в начале было Слово. Зачем она это спрашивает?

— Но ты их видел? Демонов?

— Я видел кое-кого, у кого внутри было что-то, не бывшее им самим. Я видел или, вернее, чувствовал , как оно выходило из него.

— И оно было злым?

Это, конечно, загадка. Как вещь ни назови, главное лишь, какова ее природа. Никому нет дела, почему ад зовется адом и кто на самом деле им правит, все просто не хотят туда попасть .

— Казалось, оно причиняет людям вред, — ответил я, — но не то чтобы оно само этого хотело. Чтобы быть злым, надо перейти на сторону зла, сделать выбор.

Она держала руки в карманах. Не отрываясь глядела на дорогу. В том и проблема с разговорами. Разговоры, по сути, бессмысленны. И рано или поздно мы должны были с этим столкнуться.

Вечером на пятый день после отъезда из Нью-Йорка мы остановились посреди пустой дороги, мне надо было отлить. Закат был похож на глазок света между землей и нависающими облаками — розово-золотой, розово-лиловый, сумрачный. На востоке бесконечная прерия уходила за горизонт, создавая такой визуальный эффект, что земля казалась плоским диском из бледного стекла. Прямая как стрела дорога уходила дальше, чем мог видеть человеческий глаз. Если повернуться на сто восемьдесят градусов — увидишь то же самое. Талулла вылезла из машины, потянулась, прислонилась к капоту и зажгла одну из моих сигарет. (Я сказал, что курение не может навредить ей, и она ответила: «Что ж, почему бы тогда не курить».) Мы так до сих пор и не обсудили, куда мы едем и что будем делать, когда доберемся туда, и это умалчивание действовало ей на нервы, словно зудящие мошки, с каждым часом все гуще покрывающие ее кожу. За последние два дня голод овладел нами так сильно, что мы не могли уснуть, так что эти ночи мы провели, глядя в мерцающий телевизор, попивая бурбон, трахаясь до изнеможения и вертясь на кровати в бесплодных попытках найти удобное положение для сна. До полнолуния оставалось восемь дней.

— Когда я ехала одна в той пустыне, — произнесла она, глядя в сторону горизонта, — то проехала сотню километров и ничего не видела, вокруг была лишь земля, потрескавшаяся от сухости.

На ней была черная кожаная куртка, синие джинсы и кремовый свитер с большим воротником. Мне на ум пришли строки из Тома Гана: [40] Из поэмы «The Wondering Minstrels». Пер. Елены Фельдман .

— Но вдруг, — продолжала она, — посреди этой пустоты я увидела одинокий трейлер. Бельевая веревка, пикап, собака. Кто-то жил там совсем один. И у меня появилась идея — просто уехать вот так от людей как можно дальше. Может, на Аляску. На Северный полюс.

Порыв ветра взъерошил ей волосы, придорожная трава закачалась. Она сделала последнюю затяжку, бросила бычок на землю и затушила кончиком ботинка.

— Но я не создана для этого, — сказала она. — Для Одиночества.

Я обнял ее и поцеловал, ощутив тепло ее тела под кожаной курткой. Ее волосы пахли сигаретным дымом и свежим воздухом. Я подумал, как же мало места нам надо — два тела на сотни миль вокруг.

— Знаешь, на кого ты сейчас похожа? — спросил я. — На одну из тех актрис, что появлялись в эпизодах сериалов про копов 70-х годов. «Кэнон», «МакКлауд» или «Петрочелли».

— Не хочу тебя пугать, но я никогда о них не слышала.