Андрей Хуснутдинов - Столовая Гора

— И что ж это за страшные тайны?

— Фотографии.

— Фотографии чего?

— Горы, окрестностей, первых прихожан и первых горожан. Даже картинки Черных рудокопов имеются. У вас есть читательский билет?

— Есть.

— Тогда — в добрый путь.

Аякс, помешкав, выбрался из машины под снегопад.

— Марк… — Бунзен опустил оконное стекло. — Мне уж, грешным делом, стало казаться, что я вправе рассчитывать на некоторую, знаете ли, взаимность.

Аякс, похлопав себя по карманам, подал следователю конверт с диском. Видя, как загорелись глаза Бунзена, он не торопился разжимать пальцы:

— Скажите, вы любите кроссворды?

— Нет. — Бунзен мягко тянул конверт к себе. — А что?

— Ничего. — Аякс отпустил диск. — Приятного просмотра.

Особому фонду в библиотеке не было отведено никакого особого места. Несколько обшитых сафьяном альбомов ютились на полке среди таких же спрессованных развалин в коже — пособий по истории искусства Средневековья и Возрождения.

Аякс взялся за альбомы с азартом, однако от страницы к странице пыл его помалу сходил на нет.

Фотографий рудника ему удалось обнаружить всего две — на переднем плане одного снимка находилась группа перемазанных грязью горняков с кирками и тачками, практически заслонив собой обрыв, на другом дыра оказалась снята чересчур общим планом, чтобы можно было судить о ее размерах. Черных рудокопов — если только ими не являлись те самые чумазые люди с кирками и тачками — не было видно вообще. Львиную долю архива составляли салонные семейные портреты. Аякс просматривал их вполглаза: вынужденные позы, суровые бородатые лики мужчин, глядящих в объектив настороженно и даже с вызовом, точно фотоаппарат способен заключать источник смертельной угрозы, обескураженные, схваченные между кокетством и истерикой лица женщин, кукольные, нечеловеческие черты детей. На одном из портретов Аякс как будто увидел Эстер. Приглядевшись внимательней, он понял, что обознался, да и фотография была мелковата. Но через несколько страниц ему попался снимок той же самой девушки, сделанный крупным планом.

Аякс, как будто перемогая легкую боль, почесал висок — перед ним была Эстер. Пускай на ней было отвечающее моде конца XIX столетия платье и замысловатая шляпка с цветами, пускай позади нее коробился рисованный фон с изображением горного склона и датой — 1892 год, — пускай глянцевая поверхность фотографии покрылась от времени ржавыми пятнами и сколами — это, безо всяких сомнений, была Эстер. На следующей карточке — в том же платье и шляпке — она позировала на фоне настоящей, только начавшей отстраиваться Горы. Мысли Аякса толклись между догадками о потомственном сходстве и подозрениями в графической симуляции, пока очередная фотография не опрокинула один из этих полюсов: на снимке рядом с девушкой — копией Эстер он увидел молодого человека — копию себя самого. Снимок был датирован 1893 годом. Подпись каллиграфической вязью в нижнем правом углу гласила: «Навеки вместе — Марк и Эстер ле Шателье».

Осмотревшись, он поймал себя на желании помахать кому-то рукой, выразить признательность неизвестному шутнику за розыгрыш. Водрузив альбомы обратно на полку, он даже набирал на мобильнике номер Бунзена, но отменил звонок прежде, чем установилось соединение. «Смешно», — сказал он в пустую трубку, держа ее перед собой на манер рации. При всем при том он понимал, что благодушие его, скорее всего, было деланное, показное: даже если объяснение увиденному могло быть самого приземленного свойства, именно здесь — а не в руднике под парашютным куполом и не в подвале под дулом пистолета, — именно сейчас он добрался до той грани, за которой следовало помешательство или небытие. И не важно, достиг он действительных пределов, положенных человеческому сознанию, либо его только подвели к кулисе с изображением такой границы — дальше пути не было.

— Нашли что-нибудь особенное? — спросила библиотекарша, когда Аякс возвратился к регистрационной конторке.

— Почему вы так решили?

— Да на вас лица нет.

— Ничего особенного, — ответил Аякс.

Библиотекарша отдала ему читательский билет. «Нет лица», — повторил неслышно Аякс, глядя на свою фотографию в корочке.

— И пластырь съехал, — добавила библиотекарша.

Дома, выпив водки и сменив размякший пластырь, Аякс спустился в подвал. Он не верил, что мог пропустить что-нибудь важное в своем «почтовом» деле, но наводящий упрек в невнимательности, брошенный в морге Бунзеном, подзадоривал его. Столкнув кирку с папки, он в который раз взялся пролистывать следственные материалы. Все эти фотографии, копии выписок, схем и протоколов он хорошо помнил, вместе с тем в нем поселялась неожиданная, внушенная не то усталостью, не то водкой уверенность, что именно в таком виде — или, скорее, в таком свете — они предстали перед ним впервые. Чувство его было сродни азарту близкого к победе игрока, возбуждению человека, собирающего ключевые куски сложной и до сих пор бессмысленной мозаики. Все без исключения эпизоды дела в той или иной степени были связаны с попытками ограбления двух столичных банков, так называемых сателлитов Управления. Личные данные большей части пострадавших, равно как и их лица, оказались вымараны; то есть Аякс не сомневался, что все эти люди имели отношение к Управлению. В то же время у него не было сколько-нибудь внятных соображений ни по поводу того, с какой целью Управление взялось так плотно заселять подконтрольные банки, ни по поводу того, зачем кому-то приспичило отстреливать липовых клерков. Вспомнив собственный роковой выстрел у депозитария, он пристукнул пяткой по надгробной плите: в такой каше было не столько трудно прикончить грабителя, сколько трудно не подстрелить своего. Легаты стремились заполучить в Гору золото контрразведки — фактически свое, — но что мешало им договориться напрямую с Управлением? Какой смысл был развязывать эту войну? Единственное объяснение — действие третьей стороны, «змеев». Чтобы помешать поставкам золота и, соответственно, не допустить усиления контрразведки в Столовой Горе, они могли начать свою игру в столице. Однако в пользу этой версии, сколько ни перебрасывал в ту и в другую сторону листы, Аякс не мог подобрать даже косвенных сведений. Да и было бы мудрено их найти, учитывая, что существование «змеев» многими оспаривалось в самой Горе. Под занавес дела он наткнулся на фотографию, которую видел прежде не раз, но почему-то не удосуживался прочесть ее описания: «Труп подозреваемого М. Аякса, застреленного при попытке задержания у выхода 2-го депозитария». Аякс даже не пытался всматриваться в лицо убитого, обезображенное пулевыми ранениями глаза и подбородка: в начале года он застрелил этого человека лично. Будь несчастный кем угодно — настоящим грабителем, агентом, работавшим под прикрытием, либо тем и другим одновременно, то есть легатом, — тогда, у входа в депозитарий, Аякс имел перед собой вооруженного незнакомца, который к тому же успел выстрелить первым.