Юрий Леж - Черный дом

Сам Матвей никуда не спешил, нужные ему персоны имели обыкновение появляться в условленном месте вне всякого графика, потому застать их в небольшом, подвальном кафе неподалеку от городской достопримечательности — старинных, средневековых еще ворот, отлично отреставрированных после почти пятисот лет забвения — было возможно в любое время. Впрочем, как и прождать полдня и уйти не солоно хлебавши.

Но сегодня Матвею повезло сэкономить собственное время, если можно назвать везением раздавшийся возглас: "О! Глазастый пришел. И чего в такую рань?", который встретил его еще на середине крутой каменной лестницы, ведущей в подвал. Глазастым его прозвали едва ли с первого же посещения кафе аборигены и сами охотно откликающиеся по диковинные, иной раз непонятно откуда взявшиеся прозвища. Поначалу Матвея такое обращение, очень тонко намекающее на его разноцветные глаза, раздражало, но постепенно он свыкся и даже начал получать определенное удовольствие от того, что прозвище, вообще-то, никак не отражало особенностей его характера или внешности.

В маленьком, на десяток столиков и буфетную стойку, помещении, экономно освещенном синеватым светом пристроившихся по дальним углам бра, с постоянно висящими под потолком клубами табачного дыма уже собрались те, кого в городе чаще всего считали отбросами общества: лентяи и бездельники, не имеющие ни гроша за душой, частенько подворовывающие по мелочи, но основным своим заработком имеющие бездонные кладези информации обо всем происходящем вокруг. Кое-чем из своих знаний они делились просто за поднесенный стакан водки или тарелку щей, кое-что стоило уже дороже, вплоть до сотен и тысяч в звонкой монете, но чаще всего информаторы просили только одного: защиты и помощи. От полиции, от таких же, как они сами, конкурентов, от кого-то из пострадавших от их осведомленности. И за недолгое свое пребывание в городе Матвей успел пару раз помочь страдальцам, отвести от них беду, пусть и не самую грозную, но все-таки неприятную. Теперь он легко мог потребовать поделиться с ним новостями городской жизни уже просто за папироску и кружку пива. А пиво в подвальчике всегда было отменное. Как и вино, и водка, и другие горячительные напитки. Но только для тех, кто мог заплатить за них. Для основной же группы посетителей хозяин всегда держал наготове дешевый и крепкий портвейн, приготовленный, похоже, путем разбавления фруктового сока простым спиртом безо всяких прочих винодельческих премудростей. И еще местечко это отличалось полной безопасностью и спокойствием, порядок такой установился в незапамятные времена, может быть, еще прежним хозяином, но до сих пор считалось среди посетителей дурным тоном громко скандалить, шумно напиваться, буянить, а уж тем более — рукоприкладствовать в помещении. Впрочем, на тихих пьяниц, частенько, перебрав, дремлющих за столиками или в укромных уголках, смотрели с равнодушным пониманием и никого не выгоняли на улицу до тех пор, пока человек не проспится.

Не отвечая на приветствие и спокойно спустившись до конца лестницы, Матвей только тут скомандовал притихшему, будто дремлющему за стойкой, буфетчику: "Принеси-ка мне, любезный, семги под водочку, да и так — салатик какой-нибудь…" и только после этого обратил внимание на собравшихся за столиками. "Не спится что-то", — сказал он вроде бы в знак приветствия и демонстративно зевнул, показав белоснежные клыкастые зубы. Впрочем, клыки у него во рту на этот раз выглядели вполне по-человечески, ну, разве что совсем чуток подлиннее, чем у простых людей.

Присев за столик к Чавыче, мужичку уже в возрасте, одетому с претензией на былую роскошь в изрядно потертый и заляпанный подозрительными пятнами бархатный пиджак когда-то сочного василькового цвета, Матвей дождался своего заказа, без слов разлил водку из стеклянного графинчика в две предусмотрительно поставленные буфетчиком на стол рюмки, передвинул ближе к середине тарелки с запеченной семгой, огуречно-помидорным салатом, хлебом, будто бы приглашая Чавычу принять участие в трапезе, и только после этого спросил по делу:

— Скажи-ка, мил-друг, а кто по ночам возле гаражей у нас балует?

— А тебя не иначе, как обидели там! — глумливо всхохотнул сидящий за соседним столиком молодой совсем парнишка Пафнутий, частенько исполняющих в компании роль деревенского дурачка.

Чавыча только укоризненно глянул в его сторону, жадно выпил предложенную водку, блаженно откинулся на спинку стула, одновременно доставая откуда-то из-под полы и разминая в пальцах папироску.

— Есть такая компания, даже две, — ответил он на вопрос Матвея. — Вот только… не советовал бы я тебе с ними связываться, себе дороже выйдет.

— А я и не буду связываться, — подмигнул собеседнику светлым, ледяным глазом Матвей. — Я вот только узнать хотел…

Чавыча недоверчиво покачал головой, выпустил клуб дыма от прикуренной папироски, подумал еще немного.

— Молодежь там, — пояснил он Матвею. — Из не простых. В одной компании Стефан командует, это он так себя на латинский манер перекрестил, сам-то по рождению Степан. Папашка его из судейских, не мелочь какая пузатая, а где-то в верхах, но не на виду. Такие всегда опаснее, исподтишка норовят куснуть, чужими руками жар загрести, да стравить добрых людей между собой. Сынок точь-в-точь в него пошел характером. Во второй — Ванька главный. Этот за деньгами родичей прячется. Как там у поэта: "Все куплю, сказало злато…" Вот и он думает, что всё в мире купить можно. Ну, и ведет себя соответственно своим скудным мыслям.

"Промеж себя ребятишки эти особо не враждуют, но и дружбы у них нет. Пасутся на одних улицах, да в подворотнях, хулиганят, сумки с запоздавших барышень срезают, нашего брата гоняют, почем зря. Бесятся с жиру, короче. Но оттого еще опасней, чем те, кто ради куска хлеба за поживой выходит. Никогда не знаешь, что им спьяну в голову взбредет, что еще напридумывают, да нафантазируют…"

— А и ладно бы с ними, — кивнул Матвей, накалывая на вилку кусок помидора и отправляя его в рот вслед за глотком водки.

После роскошной ночной трапезы он мог неделями, да что там неделями — месяцами без всякого отвращения жевать овощи, жареное мясо и рыбу, спокойно есть шоколадные конфеты. Главное было — не увлечься, не переборщить настолько, что немедленно вслед за овощным салатиком захочется живого, кровавого мяса.

— Ну, а подробностей захочешь, — сказал Чавыча, самостоятельно наливая в свою рюмку водки, — то лучше всего вон, к Сове обратись… она — птичка тоже ночная, как и некоторые здесь… и обо всем в тех компаниях знает.

Матвей бросил взгляд в уголок зала, там притулилась за столиком то ли полуспящая, то ли просто перепившая девушка лет двадцать, миниатюрная, худая, одетая в пестрые и широкие, цыганского фасона, тряпки. Пепельно-серые вихры на её голове и в самом деле напоминали птичьи перья.