Лэйни Тейлор - Дочь дыма и костей

— Что такое?

— Пусть улетают. — Она смеялась все сильнее, ощущая, как крошечные язычки высовываются из клювиков. — Они едят сахар.

— Сахар?

От щекотки она передернула плечами.

— Сделай так, чтобы они улетели. Пожалуйста!

Он попытался. Несколько мотыльков взвились в воздух и описали круг над ее рогами, но большинство остались на месте.

— Кажется, они влюбились, — озадаченно произнес он. — Не хотят улетать.

Одной рукой Акива осторожно смахнул парочку с ее шеи и печально сказал:

— Представляю, что они чувствуют.

У нее сжалось сердце. Когда Акива вновь подхватил ее, мотыльки все еще покрывали ее плечи. Она обрадовалась, что Тьяго стоял к ней спиной. Зато Чиро, которую он поднял в то мгновение, удивленно смотрела на нее.

Как только Акива опустил Мадригал на землю, они взглянули друг на друга, маска в маску, карие глаза в янтарные, и между ними пробежала искра. Мадригал не знала, волшебство ли это, но большую часть мотыльков словно ветром сдуло. Сердце бешено колотилось, она сбилась с ритма, но чувствовала, что танец подходит к концу и что в любую секунду она вновь окажется рядом с Тьяго.

Акиве придется передать ее генералу.

Все ее существо противилось этому. В руках и ногах ощущалась легкость. Сейчас бы сорваться и улететь! Сердцебиение перешло в стаккато, остатки живой шали в испуге упорхнули прочь. То же самое Мадригал чувствовала перед боем: внешнее спокойствие и смятение внутри в ожидании сигнала к атаке.

Что-то произойдет.

«Нитид, — думала она, — ты все знала?»

— Мадригал, — позвал Акива. Как и мотыльки-колибри, он уловил произошедшую в ней перемену: ее дыхание участилось, мускулы на талии под его теплыми руками напряглись. — В чем дело?

— Я хочу… — начала она, зная, чего хочет, ощущая в себе готовность и решимость осуществить свое желание, но не в силах подобрать слова, чтобы выразить его.

— Что? Чего ты хочешь? — спросил Акива мягко, но настойчиво.

Их желания совпадали. Он наклонил голову, и маска на мгновение коснулась ее рога, отчего по телу Мадригал пробежали искры удовольствия.

Белый Волк был в двух шагах. От него не скрыться. Если попробовать улететь, он бросится за ней. И поймает Акиву.

Мадригал едва не закричала от отчаяния.

И вдруг грянул фейерверк!

Позже она вспомнит слова Акивы о том, что все складывалось как по писаному. Во всем случившемся ощущалась неизбежность и правильность, словно сама вселенная это замыслила. Все произошло само собой. И началось с фейерверка.

Небеса озарились ярким светом, вспыхнули огромный и сверкающий георгин, солнце, звезда. Стоял грохот, как от пушечной пальбы. На зубчатых стенах крепости отбивали дробь барабанщики. Воздух насытился дымным порохом. Эмберлин прервался — танцоры сняли маски и уставились в небо.

Мадригал схватила Акиву за руку и нырнула в самую гущу толпы. Пригнув голову, она быстро двигалась сквозь море тел, которое, казалось, само открывало перед ними путь и уводило прочь.

Давным-давно, когда не было еще ни серафимов, ни химер, в мире жили солнце и луны. Солнце обручилось с Нитид, яркой сестрой, но страсть его возбуждала скромница Эллаи, вечно прячущаяся в тени своей ослепительной сестры. Дождалось солнце, пока станет она купаться в море, и овладело ею. Эллаи сопротивлялась, однако солнце считало, что имеет право обладать всем, чего ни пожелает. Пронзив его ножом, Эллаи убежала; кровь солнца разлетелась по земле искрами, которые превратились в серафимов — незаконнорожденных детей огня. Как и отец, они считали своим по праву все, чего ни пожелают.

Эллаи же рассказала сестре о случившемся, и Нитид заплакала. Слезы ее упали на землю и стали химерами, детьми печали.

Когда солнце вновь явилось к сестрам, ни одна из них не захотела иметь с ним дела. Нитид спрятала Эллаи за спиной, хотя солнце, рана которого все еще испускала искры, знало, что Эллаи не так беззащитна, как кажется. Оно принялось умолять Нитид простить его, но та отказалась. По сей день ходит солнце за сестрами по небу и никак не может получить то, чего желает. Это и стало его наказанием навсегда.

Нитид — богиня слез и жизни, охоты и войны, и храмов в ее честь не сосчитать. Это она наполняет чрева, замедляет сердца умирающих и ведет детей своих биться с серафимами. Свет ее — как свет маленького солнца; она разгоняет тени.

Эллаи же почти незаметна. Она — призрак, луна-фантом, и лишь несколько раз в году в одиночку восходит на небо. Темные ночи эти с рассыпанными по небу звездами называют ночами Эллаи, они хороши для скрытных дел. Эллаи — богиня наемных убийц и тайных любовников. Храмы, посвященные ей, немногочисленны и неприметны, как тот, что спрятан в роще Скорби среди холмов над Лораменди.

Туда Мадригал повела Акиву, когда они сбежали с бала Воителя.

Они летели. Крылья Акивы были невидимы, но это не помешало ему взмыть в небо. По земле к роще Скорби не добраться. Когда почитатели богини тайком пробирались в храм совершить обряд, над расщелинами между холмами перекидывались канатные мосты. Однако сегодня была не ночь Эллаи, и Мадригал знала, что в храме кроме них не будет ни души.

Нитид все еще стояла высоко. В их распоряжении — целая ночь.

— Это и есть ваша легенда? — скептически спросил Акива. По пути Мадригал поведала ему историю о солнце и Эллаи. — По-вашему, серафимы — кровь насильника-солнца?

— Не нравится? Спроси у солнца, — беззаботно ответила Мадригал.

— Жуткая история. Что за чудовищная фантазия у химер!

— Каков источник вдохновения, такова и фантазия.

Среди верхушек деревьев уже виднелся купол храма, серебряная мозаика мерцала сквозь ветви.

— Сюда, — сказала Мадригал, замедляя полет, чтобы спуститься вниз через просвет в густой листве. Тело дрожало от ночного ветра, свободы и предвкушения. В подсознании шевелился страх перед будущим — чем обернется ее безрассудный побег? Его заглушали шелест листьев, и музыка ветра, и свист рассекаемого крыльями воздуха. Шшух-шшух — летали вокруг эвангелины, змееголовые птицы, пьющие ночной нектар вечных деревьев. В темноте рощи их глаза вспыхивали серебряным светом, подобно мозаике на крыше храма.

Теплой волной всколыхнув воздух, Акива приземлился рядом с Мадригал. Она повернулась к нему. На их лицах все еще были маски. В полете они могли сорвать их, но не сделали этого. Мадригал думала об этом мгновении, о том, как они будут стоять лицом друг к другу, и в ее воображении маску с нее снял Акива, а с него — она.

Наверное, ему представлялось то же самое. Он сделал к ней шаг.

Реальный мир, и так уже отдаленный — лишь треск фейерверка на самом краю горизонта, — исчез полностью. По телу Мадригал пробежал сладкий, волнующий трепет, словно она — струна лютни. Акива снял перчатки и кончиками пальцев прикоснулся к ней, пробежал по рукам и шее. Развязал на затылке ленты, на которых держалась маска. Весь вечер она смотрела на мир сквозь маленькие отверстия, теперь поле зрения расширилось, и перед ней в полный рост предстал Акива, все еще в комичном образе. Она услышала его тихий восторженный шепот «красавица!», потянулась к нему и тоже сняла маску.