Ками Гарсия - Прекрасная тьма

Миссис Инглиш раздавала тесты и совершенно не удивлялась, что полкласса пришло в купальниках или с пляжными полотенцами наперевес. У Эмили при себе было и то и другое.

— Пять кратких ответов, по десять баллов каждый, открытые тестовые вопросы, двадцать пять баллов, и эссе, двадцать пять баллов. На этот раз никакого Страшилы Рэдли, уж простите! Лето еще не наступило, дети!

Осенью мы читали «Убить пересмешника». Помню, как Лена впервые вошла в этот класс, прижимая к груди потрепанную книжку.

— Страшила Рэдли умер, миссис Инглиш. Проткнут колом прямо в сердце.

Не знаю, кто это сказал — кто-то из девчонок, сидевших на задних рядах вместе с Эмили, но всем было понятно, что речь идет о Мэконе. Фраза предназначалась Лене, совсем как раньше. Я напрягся, по классу пронесся сдавленный смех. Я с ужасом ждал, что сейчас из оконных рам вылетят стекла, или еще чего-нибудь в этом роде, но Лена никак не отреагировала. Наверное, не услышала или решила больше не обращать внимания на их выходки.

— Бьюсь об заклад, старика Равенвуда даже нет на городском кладбище! Гроб наверняка пуст, если он вообще имеется, — сказала Эмили так громко, что даже миссис Инглиш направила взгляд своего единственного глаза на задние парты.

— Заткнись, Эмили! — прошипел я.

На этот раз Лена обернулась и посмотрела прямо на Эмили. Этого оказалось вполне достаточно — Эмили уткнулась в свой тест, как будто имела хоть какое-то представление о содержании «Мистера Джекила и доктора Хайда». Никому из них не хотелось вставать на пути у Лены, они были способны только на сплетни и злые шутки. Лена стала новым Страшилой Рэдли. Интересно, что бы сказал об этом инциденте Мэкон… Я погрузился в размышления, и тут из дальнего угла класса раздался крик.

— Пожар! Помогите!

Тест загорелся прямо у Эмили в руках. Она уронила его на покрытый линолеумом пол и орала как резаная. Миссис Инглиш схватила свою кофту, висевшую на спинке стула, подошла к Эмили, повернулась здоровым глазом, чтобы видеть, что делает, и тремя громкими шлепками потушила огонь. Обугленный дымящийся тест остался лежать на обугленном дымящемся пятне на полу.

— Клянусь, он сам загорелся, пока я писала! Спонтанное возгорание!

Миссис Инглиш взяла с парты Эмили блестящую черную зажигалку и сунула ее ей под нос.

— Да что вы говорите! Собирайте вещи, объясняться будете с директором Харпером!

Эмили выбежала, а миссис Инглиш строевым шагом вышла в центр класса. Когда она проходила мимо меня, я заметил, что на зажигалке красовалась гравировка в виде серебряного полумесяца.

Лена уставилась в тест и начала писать. Я смотрел на ее чересчур свободную майку, под которой позвякивало ожерелье. Волосы были убраны в странный пучок — теперь она все время ходила с такой прической, но не объясняла почему. Я ткнул ее в бок карандашом. Она положила ручку, взглянула на меня и криво усмехнулась — лучшее, на что я мог рассчитывать. Я улыбнулся в ответ, но она уже снова глядела в тест, как будто ассонанс и консонанс интересовали ее куда больше, чем моя скромная персона. Как будто ей было больно смотреть на меня или — что еще хуже — как будто ей просто не хотелось смотреть на меня.

Прозвенел звонок, и школа «Джексон» превратилась в настоящий Марди Грасс. Девчонки поснимали топики и побежали на парковку в одних купальниках. Шкафчики опустели, тетрадки полетели в урны. Разговоры перешли в крик, а потом — в истошные вопли — восьмиклассники стали девятиклассниками, девятиклассники — десятиклассниками, а те, в свою очередь, перешли в одиннадцатый класс. Наконец-то все обрели то, о чем мечтали целый год, — свободу и начало чего-то нового!

Все, кроме меня.

Мы с Леной вместе дошли до парковки. Она то и дело задевала меня сумкой, иногда мы случайно прикасались друг к другу. Я почувствовал электрическое напряжение, которое было между нами несколько месяцев назад, но холод оставался неизменным. Она сделала шаг в сторону, чтобы не задевать меня.

— Ну, как у тебя? — попытался я завести разговор, как будто мы были чужими людьми.

— Что — как?

— Как тест?

— Наверное, завалила. Я особо не готовилась.

Вообще-то, я не представлял, как Лена могла не подготовиться, если учесть, что когда мы читали «Убить пересмешника», она несколько месяцев отвечала на все вопросы.

— Да ты что? А я вот попал сто из ста! Стянул экземпляр теста со стола у миссис Инглиш на прошлой неделе, — нагло соврал я.

Задумай я такое, меня бы застукали еще до того, как я успел бы додумать эту мысль в доме Эммы. Но Лена все равно меня не слушала.

— Эль? Ты меня слушаешь?

Я хотел рассказать ей о странном сне, но для этого надо было, чтобы она хотя бы заметила, что я существую.

— Извини, голова другим занята, — отвела взгляд Лена.

Да, негусто. Но все-таки лучше, чем ничего.

— Чем — другим?

— Ничем, — немного помедлив, ответила она.

«Ничем хорошим? Или чем-то, о чем здесь лучше не говорить?»

Она остановилась и повернулась ко мне, отказываясь отвечать мне на кельтинге:

— Мы уезжаем из Гэтлина. Всей семьей.

— Что?!

Такого я не ожидал. Видимо, на это Лена и рассчитывала. Она закрылась от меня, я не мог больше читать ее мысли, понимать, что происходит в ее душе, угадывать, какими чувствами она не хочет делиться со мной. Я думал, ей просто нужно время, не понимая, что ей нужно время, в котором нет меня.

— Я не хотела говорить тебе. Не насовсем, всего на несколько месяцев.

— Это как-то связано с…

Я не договорил, почувствовав знакомую панику.

— Нет, это не имеет к ней отношения. Бабушка и тетя Дель думают, что если я уеду из Равенвуда, то буду меньше думать об этом. Меньше думать о нем.

А я услышал: «если я уеду от тебя».

— Так не получится, Лена.

— Почему?

— Ты не сможешь забыть Мэкона, просто сбежав.

— Да что ты? — раздраженно ответила она, сразу же напрягшись при одном упоминании его имени. — У тебя в книжке так написано? И на какой стадии я нахожусь? На пятой? Ну, максимум на шестой!

— Ты правда так думаешь?

— Вот, кстати, отличная стадия: забудь обо всем и выбирайся из этой истории, пока еще можешь! Думаешь, мне до нее еще далеко?

Я застыл на месте.

— Ты действительно хочешь этого?

Она нервно крутила в руках ожерелье, длинную серебряную цепочку, прикасаясь к подвескам — крошечным частям нашей жизни, символам того, что мы делали вместе, что мы видели вместе. Она так напряженно теребила его в руках, что на секунду мне показалось, будто ожерелье порвется.

— Не знаю. С одной стороны, мне хочется уехать и никогда не возвращаться сюда, с другой стороны, я не вынесу этого, потому что он любил Равенвуд и оставил его мне.

«Это единственная причина?» — спросил я, в надежде, что она закончит фразу и скажет, что не хочет уезжать от меня.