Алексей Шаманов - Заарин

— Думаешь, поможет? — спросил шаман.

— Надеюсь, — ответила Джина.

— Не поздно ли читать над телом? Баташулуун Шагланов умер девяносто девять лет назад.

— Не важно, когда он умер, дух его до сих пор в Срединном мире, и необходимо водворить его в чрево.

— Ладно, попробую, — согласился шаман. — Где проводить обряд?

— В белой юрте.

— Но это место силы заарина! — воскликнул шаман. — Здесь все подвластно его воле, даже время!

— И это хорошо. Заарин сам станет помогать тебе. Он выбрал.

— Мне начинать прямо сейчас?

— Нет, начнешь завтра рано утром, ровно в четыре часа двадцать две минуты, когда диск полной Луны скроет земная тень. Все началось с солнечного затмения и завершится лунным спустя девяносто девять лет и шестьдесят дней.

— Когда предать огню останки заарина? — спросил Шарменев.

— В три часа двадцать три минуты, в момент начала частных фаз затмения, — ответила Джина. — И еще одно. Как только все завершится, вы должны покинуть это место и никогда сюда не возвращаться. Впрочем, это будет невозможно: пространство вокруг белой юрты свернется окончательно. Ты понял меня, шаман?

Тот склонил голову.

— Все будет так, как должно, повелительница, Мать Хищная Птица!

— И последнее, — удовлетворенно кивнув, продолжила Джина. — Артем, прямо сейчас ты поедешь к заброшенной ферме. Там тебя встретит твой друг, он знает, что делать.

Артем не смог заставить себя ответить мистическому существу так, как подобает. Перед ним же стояла девчонка, Джина Лунева, он ее десять лет уже знал как облупленную! Юноша, усмехнувшись, провозгласил с деланым поклоном:

— Слушаю и повинуюсь, о облупленная!

Девушка рассмеялась в ответ и растаяла в воздухе, а наглецу, к слову, ничего за его дерзость не было, напротив. Умащиваясь за рулем внедорожника, он обнаружил на пассажирском сиденье маркер для пейнтбола. Повертев в руках, положил на прежнее место.

— На кой он мне сдался?

— Скоро узнаешь, ухажер!

И снова, как у Чеширского Кота его улыбка, в отсутствие Джины прозвучал ее смех.

— Джина Чеширская, — констатировал Артем, запуская двигатель джипа.

Гомбо Хандагуров отыскался там, где девушка-Птица видела его в последний раз, — на пологой вершине обезлюдевшего холма. Двадцатипятилетний бурят стоял на краю могилы, узкой, глубокой ямы, вырытой для его погребения. Глаза его были закрыты, но губы беззвучно шевелились.

— Что ты шепчешь, Гомбо? — спросила Джина.

— Молитву, — ответил тот, открывая глаза, — христианскую молитву.

— Какую именно? Я хочу знать.

— «Боже, дай мне силы и душевный покой, — процитировал он нараспев, — принять как должное то, что я не могу изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличать одно от другого»-.

Гомбо смолк.

— Молитва святого Франциска Ассизского, — констатировала Джина. — Она помогает тебе?

— Очень.

— А не хотел бы ты изменить свое положение? — спросила девушка-Птица. — Теперь ты можешь это сделать.

— Как? — усмехнулся Гомбо. — Я в ловушке, из которой нет выхода. Мне остается лишь спать и видеть сны, точнее, кошмары о собственном погребении. Но я не ропщу, Мать-Птица, я смирился с этим.

— Ты можешь немедленно уйти из белой юрты! — торжественно объявила Джина. — Я отпускаю тебя, прощая все прегрешения. Иди в мир, Гомбо!

Глаза молодого человека заблестели, ладони непроизвольно сжались в кулаки.

— Значит, я снова увижу свою жену Дариму, своих детей и овец! Я снова буду охотиться на изюбря и пасти скот! Спасибо тебе, Мать Хищная Птица!

— Пожалуйста, — по инерции ответила озадаченная Джина. — Но ты, мне кажется, не совсем ориентируешься во времени.

— Почему же? — в свою очередь удивился Гомбо. — Прошла всего одна длинная, даже бесконечная ночь с тех пор, как я забрел сюда по следу подранка.

— Эта ночь длилась почти сто лет, — сказала Джина. — Твоя жена давно умерла, дети тоже, но живы внуки и правнуки, которых ты никогда не видел.

— Почти сто лет… — повторил Гомбо.

— За это время, — с воодушевлением продолжала Джина, — произошло много плохого, но больше хорошего. Не стану рассказывать о революции, Второй мировой войне и гонке вооружений, но человек полетел в космос, появились телевизоры, компьютеры…

Она вдруг заметила, что собеседник ее не слушает. Спрятав лицо в ладонях, он, похоже, беззвучно плакал.

— Что с тобой, Гомбо?

— Дарима… — прошептал он, убирая руки, лицо его действительно было в слезах. — Мне казалось, еще вчера я обнимал ее, а теперь… ты говоришь, она умерла… Тогда зачем мне возвращаться? Для чего? Все, кого я знал и любил, — покойники, да и сам я чужой теперь в этом изменившемся до неузнаваемости мире… Я остаюсь, Мать-Птица, я остаюсь в своих снах!

— Но, Гомбо, тебе ничего больше не угрожает, дух заарина отказался от мести, и ты свободен!

— Да, я свободен, — повторил Гомбо, — и выбираю то, что было прежде. Может быть, хотя бы во сне я увижу любимую жену, детей и привычный мир…

03.23. Остров Ольхон

Дрова и хворост для большого погребального костра заготовили с вечера. Связав более-менее ровные ветки с руку толщиной, сделали наверху кострища плоский помост, вроде аранга, на который Василий Шарменев аккуратно выложил все до последней кости Баташулууна Шагланова.

Ориентировались во времени по сотовым телефонам. Диск полной Луны периодически прятался за облаками, а потому наступление частных фаз лунного затмения определить было проблематично.

Ровно в 3 часа 23 минуты шаман сперва щелчком пальцев поджег костер (теперь его магия снова действовала), потом перерезал горло жертвенного белого барана из отары заарина, возопив на бурятском языке, что жертву эту он посвящает Эрлен-хану, владыке Царства Мертвых, и просит с подобающим почетом подготовиться к встрече с духом Баташулууна Шагланова, заарин-боо.

Никаких видимых последствий не произвели ни действия шамана, ни его слова. Огонь, потрескивая, пожирал дрова вместе с человеческими останками, а дыма почти не было, ничего сырого в костер не попало.