Елена Коровина - Черный Дракон

Рина разлепила глаза. Голова трещит. Не болит, а именно трещит. И ещё гудит. Внутри головы гудит что-то. И видится странное. Ведь Ринка лежит на кровати и смотрит вверх. Значит, наверху потолок. Он всегда белый. Но тут — какой-то темный свод. Камни? Цемент? Плитка? Рина не может различить.

— Где мы, мама?

Светлина снова гладит её по голове. Как маленькую.

— Ты можешь встать, доченька? Как ты? Если плохо, то лежи. Я уж и тому рада, что ты пришла в себя.

Голос еле живой. Да её ли это мама, всегда полная оптимизма, готовая сорваться куда угодно? Егоза шебутная, как говаривала бабушка.

Ринка рывком села на кровати. Как страшно, когда твоя мать-экстремалка говорит таким еле живым голосом!

— Что случилось? — выдохнула девушка. — Почему мы тут?

И вдруг вспомнила. Всё и сразу. Звонок мобильника. Голос мамы. Голос похитителя. «Бауманская». Гранатик. Спартаковская улица. Дверь в квартиру. И опять звонок. На этот раз в дверь.

— От звонка до звонка… — проговорила Рина и мрачно уставилась на мать. — Ну, рассказывай, Вета! Как ты докатилась до жизни такой?

Мать тоненько вздохнула и прошептала голоском кающейся Марии Магдалины:

— Я не знаю, доченька… Мы махнули с Лёнчиком в Прагу. Я же тебе говорила. Он сам всё устроил. Он умеет устраивать. Думали, попадём на католическое Рождество. Прикольно же…

Словечко юношеского жаргона впилось в Ринку. Ну, мать-экстремалка! Всё воображает, что ей шестнадцать! А ей, между прочим, скоро пятьдесят будет.

— Так вас что, из Праги похитили? — нетерпеливо спросила дочь.

— Нет. До Праги мы не добрались. Лёнчик сказал, что мы на минуточку заскочим к его приятелю. Тот хотел передать что-то своим друзьям в Старой Праге. А те обещали нас поводить за это по Старому городу. Типа бесплатная экскурсия…

— И как — поводили? — Ринка уже почти понимала, что случится дальше.

— Говорю же, ни в какую Прагу мы не попали! — обиженно произнесла Вета. — Едва мы подъехали к какому-то подмосковному дому, Лёнчик вышел и пропал. А потом меня какой-то ужасный тип выволок из машины. Я от страха даже сознание потеряла. Ведь ужас какой! Не знаю, куда попал Лёнчик, но меня бросили в подвал! — Мама всхлипнула.

У Рины сердце упало. Да она ни разу не видела Вету в плохом настроении. А теперь вдруг всхлип — почти слёзы.

Ринка прикинула — если считать от того числа, когда Вета должна была улететь в Прагу, получалось, она здесь уже три дня.

— Тебя кормили? Били? Как же ты тут в холоде? Что они вообще хотят? — выдала она водопад вопросов.

— Еду дают. И не бьют, — прошептала мать. — И не холодно здесь — вот эта стена отапливается. Только всё время требуют, чтобы я отдала им какой-то параграф.

— Что?! — Ринка вскочила с постели. Оказалось, она лежала вовсе не на постели, а на каком-то грубо сколоченном топчане, куда было брошено старое одеяло. — От тебя требовали, чтобы ты назвала какой-то параграф?!

— Нет, это не тот параграф, который номер, — пробормотала мать. — Я так поняла, это какая-то вещь. И ударение на последний слог — пара-граф. Ты лучше должна знать!

Она так поглядела на Ринку, словно из них двоих именно Рина была взрослой, обязанной объяснить, растолковать и защитить. «Господи, да она же смертельно напугана, как дитя!» — поняла Рина.

— Они хотят не параграф, а аграф! — мрачно сказала девушка. — Ты просто не поняла. Я-то ещё думала, как странно ты сказала про него по телефону.

— Ах, да какое мне дело?! — обиженно взвизгнула мать. — Параграф, аграф! Я даже не знаю, что это такое!

— Это такая старинная заколка в виде брошки, — буркнула Рина. — Бабушкина.

Мать всплеснула руками:

— Так и думала, что это её проклятые тайны! Это она во всём виновата. Это она втянула меня…

— Прекрати! — оборвала её Рина. — Бабушка умерла. А вот если бы ты сидела дома, как и полагается после смерти матери, а не понеслась со своим Лёнчиком чёрт-те куда, ничего бы не случилось!

— Как же — не случилось?! — взвыла Вета. — Да всё равно случилось бы. Не сейчас, так через месяц. Через год. На кой чёрт ей понадобилось ввязываться в какие-то там тайные секты?! Она и меня хотела втянуть. Но я отказалась. Наотрез! И тогда она взялась за тебя. Уж ты-то должна знать, что это за пара-граф или как его называют? Немедленно отдай им эту брошку! Или заколку! Что там ещё было припрятано у Варвары? Всё отдай!

Рина выпрямилась. Что это — истерика? Дикий страх за свою жизнь? Но ведь её не морили голодом, не били. Может, она боится за дочь? Может, наконец, в ней проснулся материнский инстинкт?

Отдать… Перед глазами возникло лицо Доминика. Что он говорил, сейчас не вспомнишь, но суть сводилась к одному — если аграф попадёт в недобрые руки, всему этому миру вообще может прийти конец. Распад Времён… Как у Гамлета: «Распалась связь времён…»

Но мама?! Её держат в подвале. Она напугана. Того и гляди зарыдает от ужаса. И теперь она боится уже за двоих…

Вета схватила дочь за руку и зашептала умоляюще:

— Бабка тебе доверяла. Ты знаешь, где эта брошка! Отдай им! Иначе…

— Что? Они убьют нас?

— Убьют меня? — На лице матери появилось паническое выражение. — Но обо мне речь не шла!

Рина похолодела:

— Значит, речь изначально шла обо мне? Они хотели меня?

— Да при чём тут ты! — завизжала Вета. — Они сказали, что кастрируют Лёнчика!

— Кого? — Ринка чуть не грохнулась на свой топчан. — Твоего любовника?! И это для тебя самая страшная кара?

— Конечно! Это и ужасно! — как в безумии, зашептала Вета. — Он же такой славненький… Но какой сильный — может по часу не кончать. Да у меня никогда такого мужика не было! Представляешь, какая любовь?!

Боже, боже! Ринка схватилась за голову. О чём она толкует?! Она же с пеной у рта всегда доказывала им с бабушкой, что главное в её сердце — экстрим. Что она жить не может без походов, восхождений, парашютов и байдарок! Что ей надо сплавляться, спускаться, лезть и летать. И всё это было блефом?! Или просто вся романтика походов, полётов и лазаний в итоге сводилась к тому, что после похода-полёта-сплава можно было потрахаться вволю?

Может рваться связь времён, может вообще заканчиваться время, мир может катиться в тартарары, а Ветке необходимо одно — мужчина, который часами занимался бы с ней любовью. Хотя о какой любви речь?!

— Мама! — вскричала дочь. — Он же моложе тебя на двадцать лет!

— Что за глупости? — ахнула Вета. — Ему около пятидесяти. Да разве может какой-то двадцатилетний мальчишка так любить?! Да юнцы годятся на месяц, а Лёнчик подходит мне на всю оставшуюся жизнь. Деточка! Доченька! — Вета снова вцепилась в руку дочки. — Умоляю! Хочешь, на колени встану?

Рина поёжилась. Её мать-экстремалка, гордившаяся своим невероятным мужеством и выносливостью, в обычной жизни сломалась на раз. Она и вправду готова плюхнуться на колени из-за какого-то идиота. Который и сам попал в западню, и ей ничем не помог.