Мария Александрова - Око за око

Внезапно из-за спины эконома появилась настолько сияющее лицо Януша, что все неприятные предчувствия Ярослава как рукой сняло. Януш подошел к Евсееву, и, осторожно вынимая из его руки повод, радостно воскликнул:

— Ярыш, ты не поверишь, но теперь я — новый конюх!

— Гришка… — в ужасе прошептал Ярослав.

— Нет, с Гришкой все хорошо, — перебил его Януш. — А ты между прочим тоже больше не конюх.

— Это почему? Ничего не понимаю, — глядя на Стовойского, спросил Евсеев.

— Тебе приготовили местечко потеплей, — сквозь зубы процедил Стовойский. — Пошли.

За всю дорогу Стовойский не проронил и слова, и Ярослав не стал докучать эконому — мгновением раньше, мгновением позже, он все равно сейчас все узнает. Да и не до того ему было — впервые попав в другую половину замка, Евсеев внимательно рассматривал роскошные панские хоромы.

— Вот твой новый господин, — открывая двери, холодно произнес Стовойский. — Будешь теперь подчиняться ему, а за всякой надобностью обращаться ко мне.

Гришка поступил верно, решив не рассказывать Ярославу о своем плане. Знай Евсеев наперед, как решил осуществить свою задумку Отрепьев, ни за что на свете не удалось бы ему изобразить такого искреннего изумления, которое отобразилось на его лице.

— Привыкай, Ярослав, — заметив неподдельное удивление Евсеева, добавил Ян. — Теперь ты будешь служить царевичу Дмитрию, наследнику Российского престола.

Уже давно смолкли гулкие шаги Яна, а Отрепьев с видом тяжелобольного человека по-прежнему продолжал лежать на пышном ложе. Ярослав выглянул — ни возле дверей, ни по коридору никого не было, закрыл дверь на щеколду, осмотрел все углы, и только тогда собирался обратиться к другу.

— Ну, Гришка, — сдергивая с друга одеяло, гневно воскликнул Ярослав, уже собираясь поколотить Отрепьева, — ну паразит, предупредить, что ли, не мог…

Выполнить свое намерение Евсееву не удалось — моментально оживший и принявший нормальный вид Григорий, на миг забыв об осторожности, засмеялся так громко и заразительно, что Ярослав, не выдержав, рассмеялся вместе с ним.

— Я чуть не поседел, за него переживая, работаю за двоих, из одной конюшни в другую бегаю, а он тем временем вылеживается, — никак не мог успокоиться Ярослав.

— Да уж, вылеживаюсь! Врагу бы так вылеживаться, — возмутился Отрепьев. — Ярыш, хочешь, как другу, один совет?

— Давай, — из любопытства согласился Евсеев.

— Если на самом деле захвораешь, никогда и ни за что не обращайся к лекарям! Заморят ведь, непременно заморят! — злобно проговорил Гришка. — Два, Ярыш, представляешь, два лекаря нашли у меня глоточную, а ведь я ни одного мига ничем не хворал! Что они со мной только не делали! Другой на моем месте помер бы давно.

— Вот это верно, — рассмеялся Ярослав. — Тебя, точно, сам черт не берет. Ну а мне-то что не рассказал?

— Ты бы тогда рта от удивления не раскрыл, и хитрый лиса Ян непременно бы это заметил.

— Ну ладно, убедил. А теперь рассказывай, что дальше собираешься делать. Или опять не скажешь?

— Не гони лошадей, Ярослав, — ответил Гришка, — я ведь хворый пока. Вот и посмотрим, что за это время Адам сделает. А ничего не сделать теперь, когда он мне поверил, он просто не может, — предваряя вопрос Евсеева, добавил Отрепьев.

— Значит, царевич Дмитрий будет болеть, а я ему тем временем покорно служить? — улыбаясь, спросил Ярослав.

— Ну если хочешь, можешь на конюшне остаться.

— Нет уж, не дождешься, — торопливо ответил Ярослав, и оба друга в очередной раз дружно рассмеялись…

Григорий верно рассчитал и на этот раз — за то время, пока протекало выздоровление мнимо больного царевича, Адам не сидел сложа руки. Гришка почувствовал это сразу — Отрепьеву было изготовлено великолепное жилище, богатая одежда, а Ярослав, ставший во главе многочисленной прислуги, мог теперь если не свысока, то, во всяком случае, на равных смотреть на Стовойского.

Однако это не главное: по всей Литве благодаря Адаму разнесся слух о чудесном спасении Иоаннова сына. Слух этот, сам по себе от начала и до конца бывший плохой выдумкой, переходя из уст на уста, приобретал все больше и больше невероятных подробностей, так что вскоре даже Отрепьев не мог бы узнать «своего» спасения в почти сказочных народных байках.

Однако это было уже не важно. Чудесная весть, словно чумная болезнь, расползалась по землям с невероятной скоростью; выходя за пределы Литвы, долетела она и до Российского престола…

В отличие от Григория, старательно пытавшегося «выздороветь» и лежащего в постели, Ярослав решил вознаградить себя за хлопоты и переживания во время мнимой болезни Отрепьева и наслаждался жизнью.

Конечно, к Ярославу относились совсем по-другому, нежели чем к ставшему такой важной птицей Григорию, но это нисколько не мешало ему чувствовать себя просто счастливым человеком. Теперь, когда, казалось бы, на него свалилось хлопот столько же, сколько всегда было у Стовойского, Ярослав впервые вздохнул свободно.

А радоваться было действительно чему — в отличие от Яна, который у Вишневецкого был вечно виновен во всех бедах, происходивших в замке, новый господин Ярослава не мог на Евсеева и голоса повысить, а уж тем более заставить что-то делать. В конце концов, ведь были и другие слуги.

Однако, несмотря на то что Евсеев мог послать куда подальше все свои новые обязанности, делать он этого не стал. Распоряжаться людьми для Ярослава было куда легче, да и привычнее, чем чистить конюшни, так что он с легкостью находил время и для работы, и для всего прочего.

Вот только среди всего этого прочего у Ярослава появилась новая головная боль: к нему уже давно перестала ходить Анюта. И дело было вовсе не в том, что Ярослав жил теперь в другой части замка: ведь пришла же к нему Барбара. Найти Зелинскую самому и поговорить с ней начистоту Евсеев тоже не мог: казалось, Анна нарочно окружала себя людьми, чтобы избежать разговора наедине…

— Анюта, наконец-то! — обрадованно воскликнул Ярослав, когда на пороге его теперешней богатой комнаты появилась Зелинская. — Ты где так долго пропадаешь? Я так соскучился… — целуя Анну, прошептал Евсеев, и только теперь заметил, что она изменилась.

«И когда она только успела располнеть?» — подумал Ярослав — Зелинская уже не была той стройной красавицей, по которой он так долго воздыхал. Да и лицо у нее было какое-то опухшее, глаза красные. Похоже, плакала.

— Что-то случилось, Анюта?

Зелинская, опустив глаза, некоторое время молчала, и скрепя сердце, наконец вымолвила:

— Случилось, Ярослав. У нас будет ребенок.

— Ты уверена? — спросил Евсеев, и только после этого понял, как же глуп его вопрос: не от безделья так раздалась Анютка.