Мария Александрова - Око за око

По опыту Ярослав знал, что пытаться обуздать коня сразу не стоит: не долго думая, он просто-напросто сбросит всадника. Нужно поначалу дать коню волю, и тогда, не обращая внимания на седока, он мчит во весь опор до тех пор, пока не иссякнут силы. Только тогда можно попробовать подчинить себе коня.

То, что с Бешеный долго не выбьется из сил, Ярослав знал с самого начала, и то, что конь вскоре стал замедлять шаг, его очень удивило. Неужто так быстро с него слетела вся прыть? Не может быть. Однако именно так и произошло — Бешеный бежал все медленнее и медленнее, и вскоре перешел на шаг.

Ярыш отдышался и решил рискнуть — будь что будет, может быть, конь и в самом деле так быстро выдохся. Евсеев натянул поводья, и тут же понял, что скорее он сам себя уморит, чем выбьется из сил Бешеный. Оказалось, что за время предыдущей скачки этот странный конь несся далеко не во весь опор — у Ярослава аж в ушах засвистело от такого бега.

Внезапно огромной силы толчок вырвал поводья из рук Ярослава, все вокруг закрутилось, завертелось в каком-то невообразимом вихре, и вслед за страшным ударом Ярослав провалился во тьму…

— Ярыш, а Ярыш, ну какой черт тебя дернул залезть на этого коня? У тебя что, заднее место зуделось? По старой службе соскучился? — возмущался Гришка. — Вот уж точно про тебя сказано, что дурная голова ногам покоя не дает!

— Подумаешь, с коня упал, — защищался Ярослав — если не считать сломанной руки, которая жутко болела, да многочисленных синяков, чувствовал он себя вполне сносно. — Можно подумать, что с тобой такого не случалось.

— Вот как раз со мной такого не случалось, — пуще прежнего кипятился Григорий. — С коня он упал! Да ты, мил человек, не просто с коня упал, ты с него на полном скаку упал, а потом еще вверх тормашками сажень пять летел. Да нормальный человек после такого сразу бы Богу душу отдал, а у него только рука сломана! Ты бы лучше Бога благодарил, чем со мной спорить.

— Да ты-то чего так распереживался? Не ты же в конце концов с коня упал, а я.

— И он еще спрашивает, чего я распереживался! А ты хоть помнишь, какой день сегодня?

— Конечно. Воскресный.

— А давай поспорим, что нет, — язвительно заметил Гришка.

— Давай, — мигом согласился Ярослав, но в самый последний момент одернул уже протянутую другу руку. — Ты хочешь сказать, что я не сегодня с коня упал? — удивленно спросил Евсеев.

— То-то же, — наконец успокоился Григорий. — Ты, между прочим, целый день в беспамятстве пролежал, а теперь еще и спрашиваешь, чего я переживаю.

Это для Ярослава было действительно новостью — ему ведь казалось, что с того момента, как он полетел с Бешеного, не прошло и часа.

— Полно, Гришка. Думаешь, я за тебя не переживал, когда ты с глоточной валялся? Так я хоть не прикидывался, — оправдывался Ярослав.

— Уж лучше бы и ты прикидывался, — мрачно заметил Отрепьев. — Как ты теперь на Волынь поедешь? А ведь уже пора.

Ярослав примолк — его сломанная рука действительно мешала поездке.

— Ну что ж, Гришка, поезжай один, — закончил раздумье Ярослав.

— Ох, Ярыш, не вовремя ты упал, ей-богу, — тяжко вздохнул Отрепьев. — Мало ли как дело обернется, как же мы с тобой свидимся?

— Нашел из-за чего переживать! Если дело против нас обернется, какая разница, что мы не свидимся, — разъяснял Ярослав. — Что тебя в петлю, что меня в петлю, вот на том свете и свидимся. А если тебе повезет, то мы обязательно встретимся. Без войска ведь ты не сможешь выступить, и пока оно будет собираться, пройдет не один день, так что я с легкостью тебя найду. Да и Адам, думаю, будет настаивать, чтобы ты заехал в замок.

— Что ж, будем верить, что ты окажешься прав. Ничего другого нам не остается…

Григорий так и не мог поверить, что все это на самом деле происходит с ним. Сколько бессонных ночей провел он в обдумывании своего плана, сколько раз, еще будучи отроком, за скудным обедом мечтал он об этом дне, и вот наконец это случилось. Нет, конечно же, станет он все-таки Российским самодержцем, или нет, Григорий еще не знал. Ясно было другое: дорога, ведущая к его цели, широко открыта.

Это убеждение у Гришки появилось, когда вместе с Адамом они прибыли к его брату Константину, в родовое гнездо фамилии — замок Висневец. Бесспорно, как хорошего обманщика, Григория сложно было чем-то удивить, но на этот раз случившееся здесь превзошло все его ожидания…

— Что скажешь, Юшка? — Адам, Константин и канцлер Лев Сапега обратились к невзрачному лысоватому человеку, внимательно рассматривавшему Григория.

Юшка, ничего не отвечая, подошел к Отрепьеву еще ближе, пристально заглянул ему в лицо, обошел со спины, и только вновь оказавшись к новоявленному царевичу лицом к лицу, наконец заговорил:

— Он! Вот вам крест, что он! — дрожащими руками начал креститься Юшка, или Юрий Петровский. — Хоть и младенец он тогда был, а как сейчас помню — ручонка-то одна другой короче, и бородавка. Под глазиком бородавка была…

Григорий даже удивиться не успел, как Юрий, упав на колени, целовал ему руки и, плача, приговаривал:

— Жив! Жив наш благодетель, Дмитрий Иоаннович! Спасибо, Господи, что сохранил ему жизнь!

Григорий с непроницаемым лицом, какое, по его мнению, должно было быть у истинного государя, взирал на валявшегося в его ногах холопа, в то время как в душе у него все кипело. Кто-то из здесь сидящих заплатил за эти наигранные слезы, а это значило, что из этих трех влиятельных в Польше людей, самое меньшее, одному нужен был Димитрий-Григорий.

Адам, Константин и Лев переглянулись — на их лицах застыло торжественное выражение. Дорога была открыта…

Чем дальше в лес, тем больше дров: Григорий даже не успел осмотреть замок Висневец, как его вновь поторопили в путь. На этот раз Отрепьева под свою опеку брал уже Константин — вместе с ним Григорию предстояло отправиться в замок Самбор к Юрию Мнишек, тестю Вишневецкого…

— Добрый день! — расплылся в широченной улыбке невысокий темноволосый толстячок. — Пан Константин, — обнимая Вишневецкого, он чуть ли не светился от радости, — сколько лет, сколько зим! Негоже так подолгу пропадать. Ну, заходите, заходите гости дорогие, негоже на пороге стоять.

Странно, но этот тучный старичок и добродушный хозяин, самолично встречавший гостей, совсем не производил впечатления значительного и влиятельного человека. А ведь именно он, Юрий Мнишек, был одним из самых значительных и влиятельных людей. Этот пан, сенатор Речи Посполитой, был воеводою сендомирским и старостою львовским, в его управлении были королевские экономии в Самборе…

«Неужто это все еще порог?» — удивленно думал Григорий — ему казалось, что перед этим, миновав рвы и крепостные стены, они с Константином брели по огромным коридорам замка целую вечность.