Мария Александрова - Око за око

— Эх! — наконец придя в себя, изумился Отрепьев. — Вот это да! Не может быть! Знать, на то воля Божья, чтобы я царем стал! — на радостях кричал Григорий.

— Иди сюда, — подозвал Авраама Григорий и, крепко расцеловав Бахметева, щедро его наградил.

Грешно, конечно, радоваться смерти другого человека, но для Гришки, да и для всего его войска, эта весть и впрямь была радостной, даже несмотря на то, что престол все же не опустел.

Умирая, Борис оставил после себя двух детей — сына и дочь, и восемнадцатилетний Федор спокойно занял отцовский престол, когда мать его, царица Марья Григорьевна, подобно Ирине, уступила слезным мольбам всего народа и согласилась на воцарение сына.

Федор считался одаренным умом и способностями, однако он был юн, неопытен и, что самое главное, стараниями своего отца одинок. Борис так энергично удалял соперников и всех, кто казался ему опасен, что вокруг его семьи вскоре образовалась какая-то пустота. Зато мнимый Димитрий был дерзок и решителен, а щедростью и великодушием завоевывал все больше и больше сердец.

Новый царь, которому бездеятельность Мстиславского и Шуйского показалась подозрительной, решился на меру, перед которой отступал Борис: решено было их отозвать, а взамен отправить Басманова…

Семнадцатого апреля Петр Федорович прибыл в стан, созвал всех чиновников и рядовых под знамена и известил их о воцарении Федора. Басманов прочитал войску грамоты нового царя, причем весьма милостивые: юный монарх обещал верному, усердному войску беспримерные награды после сорочин Борисовых. Подобно Москве, войско присягнуло Федору, и с сим известием митрополит Исидор возвратился в столицу: сам Басманов доносил о том…

— Димитрий Иоаннович! К вам гонец прибыл, — доложил Григорию неизменный Дворжицкий.

— Кто таков? — удивился Отрепьев.

— Князь Иван Голицын, с сановниками и дворянами, с узником Годуновым.

— Готовься их принять немедля, — приказал Отрепьев, и его сердце радостно забилось. «Неужто случилось, — думал он, — неужто?»

Тотчас же после приказа к величаво восседавшему Отрепьеву прибыл князь Голицын со всею своею свитой и, смиренно бия челом, сказал:

— Сын Иоаннов! Войско вручает тебе державу России и ждет твоего милосердия. Обольщенные Борисом, мы долго противились нашему царю законному: ныне же, узнав истину, все единодушно тебе присягнули. Иди на престол родительский, царствуй счастливо и многие лета! Враги твои, клевреты Борисовы, в узах. Если Москва дерзнет быть строптивою, то смирим и ее. Иди с нами в столицу венчаться на царство!

Так Григорий узнал об измене Басманова, о которой не мог даже предположить! Да что там Григорий, вся Россия содрогнулась, не веря сей странной вести.

Но, как бы то ни было, семнадцатого мая Басманов, братья Голицыны и Салтыков провозгласили низложение Федора и воцарение Димитрия на собрании созванных ими представителей четырех городов — Рязани, Тулы, Каширы и Алексина, так что радостную весть Григорий услышал даже с опозданием.

Единодушно признанный войском как царь благодатный, Отрепьев распустил часть его на месяц для отдохновения, другую послал в Москву, а сам с двумя или тремя тысячами сподвижников шел тихо вслед за нею.

Везде и народ, и воины встречали его с дарами; крепости, города сдавались. Все ревностно преклоняли колена, славили Бога и Димитрия, как некогда героя Донского или завоевателя Казани! На улицах, на дорогах теснились к его коню, чтобы лобызать ноги мнимого Димитрия!

До полной Гришкиной победы оставалось только одно: чтобы его приняла Москва. А столица вряд ли бы встретила его с распростертыми объятиями — письма Григория туда не доходили, ответа не следовало. Да и не могло его быть — как-никак, на престоле уже был царь, и он не желал с ним расставаться.

Тогда Отрепьев затеял следующее: из своих сановников избрал двух, смелых и расторопных — Наума Плещеева и Гаврилу Пушкина. Дал им грамоту и велел ехать в Красное село с тем, чтобы возмутить тамошних жителей, а через них и столицу.

Как Григорий задумал, так и случилось. Купцы и ремесленники, давние враги Годунова, пленились доверенностью мнимого Димитрия, присягнули ему в верности и торжественно ввели в Москву, открытую, безоружную, ибо воины, высланные царем для усмирения сих мятежников, бежали назад, не обнажив меча.

Красносельцы, славя Димитрия, нашли множество единомышленников в столице, мещан и людей служивых. Кого-то увлекали силой, кто-то пристал из любопытства, и сей шумный сонм направлялся к Лобному месту. Здесь, по данному знаку, все умолкло, чтобы слушать грамоту Григория к синклиту, большим дворянам, сановникам, людям приказным, воинским, торговым, средним и черным.

«Вы клялися отцу моему, — писал Отрепьев, — не изменять детям его и потомству его во веки веков, но взяли Годунова в цари. Не упрекаю вас: вы думали, что Борис умертвил меня в летах младенческих; не знали его лукавства и не смели противиться человеку, который уже самовластвовал и в царствование Федора Иоанновича: жаловал и казнил, кого хотел. Им обольщенные, вы не верили, что я, спасенный Богом, иду к вам с любовию и кротостью. Драгоценная кровь лилася… Но жалею о том без гнева: неведение и страх извиняют вас.

Уже судьба решилась: города и войско мои. Дерзнете ли на брань междоусобную в угодность Марии Годуновой и сыну ее? Им не жалеть России: они не своим, а чужим владеют; упитали кровию Землю Северскую и хотят теперь разорить Москву…»

Григорий, еще будучи казаком, а потом конюхом, умел сладить с кем угодно, так что и теперь его пылкие слова проникли в души россиян. Народ поверил, что Отрепьев и впрямь есть истинный сын Иоаннов.

— Время Годуновых миновалось! Мы были с ними во тьме кромешной: солнце восходит для России! — кричали одни.

— Да здравствует царь Димитрий! Клятва Борисовой памяти! Гибель племени Годуновых! — кричали другие.

С сими воплями огромная толпа кинулась в Кремль, схватила Федора, его мать и сестру, а также всех родственников и друзей царских, поволокла в темницы…

Та дорога, которую когда-то давно, еще в детстве, узрел перед собой Юшка Отрепьев, близилась к концу. Вот оно, долгожданное, вот оно, с таким трудом добываемое счастье.

Его ждала великодержавная столица, златоглавая Москва…

Ясным летним днем новоявленный царь Дмитрий подошел к древним стенам Москвы и расположился станом на лугах Москвы-реки возле села Коломенского.

Москва радостно встречала своего царя. Знатнейшие горожане поднесли ему хлеб-соль, златые кубки и соболей, а бояре великолепную утварь царскую.

Призывали бояре Дмитрия в Москву, говоря, что нет боле врагов, поглотила их мать сыра земля и древний град теперь ждет своего повелителя.