Лили Сент-Кроу - Предательства

Звон, наконец, прекратился. Странная, гудящая, как помехи в эфире, тишина осажденной Школы заполнила сознание.

У каждого свои обязанности на момент тревоги. Кто-то раздает оружие у арсенала, другие встречаются в условленных местах и ждут. Остальные студенты и преподы выходят на улицу и прочесывают территорию. В прошлый раз многие вернулись изрядно потрепанными. И даже израненными. Вампирами.

Я стояла уже несколько секунд, пальцы саднило от грубой ткани — Грейвс слишком резко вырвал рукав своего плаща из моей руки. На моей памяти это уже четвертая тревога. Кто-то всегда приходил за мной, чтобы отвести в комнату. Но сейчас секунды бежали одна за другой. Гудели лампы дневного света, под потолком, словно водоросли, покачивалась паутина. Некоторые плитки на потолке потрескались.

Здание разваливается на части. Боже…

Впервые со дня приезда я одна далеко за пределами своей комнаты! Я ссутулила плечи, опустила рукава свитера и поймала себя на том, что жду, пока кто-нибудь придет и начнет меня опекать. В заднем кармане джинсов, прикрытом свитером и фланелевой рубашкой Грейвса, лежал пружинный нож.

Надо что-то делать, Дрю. А что? Да все что угодно. Я же помогала папе, когда умерла бабушка. Мы переезжали из города в город, преследуя скачущих по ночам тварей…

Просто стоять на месте не поможет. А стоять и ждать, пока кто-нибудь придет и запрет меня в комнате — тем более. Гудящая тишина приобрела новое звучание — тихие помехи сменились гробовым безмолвием. Я моргнула — один раз, второй — и резко обернулась.

На спинке скамейки, с которой я только что слушала лекцию, сидела бабушкина сова и размахивала крыльями. Ее черный клюв зловещим острым клинком выделялся на фоне оперения. Желтые глаза, не мигая, смотрели на меня. Я ахнула — с болью и облегчением одновременно.

Слава богу! Где же ты пропадала?

Впервые после приезда сюда я видела бабушкину сову не во сне. И снова в ушах начался звон — высокий, чистый, ясный, как будто раз за разом звонили в колокольчик. Звук, словно вата, заполнил меня.

Сова склонила голову набок, мол, в чем дело, босс? Я вздрогнула. В воздухе замерли пылинки, а круглые часы над дверью смолкли. Они даже не тикали.

Затишье, как перед бурей, когда вот-вот должно что-то произойти. Странное или ужасное. Определить еще было невозможно.

Сова — слишком большая даже для этого зала — шумно снялась с места и стала описывать круги у меня над головой, направляясь к двери. В тот самый момент, когда казалось, что она вот-вот заденет кончиками крыльев косяк, она повернулась на девяносто градусов — как космический корабль в фильмах — и вылетела в коридор.

Вдруг все стало ясно. Нужно бежать за ней.

Бабушка всегда учила меня доверять этому ощущению. А папа призывал не поступаться логикой в пользу каких-то захолустных предрассудков. Но все равно не останавливал меня, когда видел изменившееся выражение моего лица. Он знал — я видела что-то, что ему было недоступно.

На мили вокруг все знали о бабушкином «даре», и я всегда считала, что он у меня от нее. В конце концов, она же меня воспитывала!

Все равно странно… А как же мама?

Сова появилась у меня на подоконнике в то утро, когда я в последний раз видела папу живым. Потом сова вывела меня к папиному грузовику и… к Кристофу. Оборотень, который укусил Грейвса, тоже был там, но это случайность.

Случайность ли?

Но мне некогда было раздумывать — я неслась за бабушкиной совой, преодолевая тяжесть в ногах. Мир вокруг замедлился, стал похож на вязкую прозрачную жидкость, через которую я пробиралась с усилием. У меня не было времени решить, то ли я двигаюсь слишком быстро и мир с трудом поспевает за мной, то ли я должна догнать свое собственное тело, в котором живу каждый день.

На бегу я стукнулась поврежденным плечом об дверь — боль раскаленной молнией пронизала ребра. Кроссовки ритмично шлепали по каменному полу — я набрала приличную скорость в этом странном мареве, которое всегда возникало, когда я гналась по пятам за совой покойной бабушки.

Коридор словно отодвинулся вдаль, как бывает в комнатах смеха, где во множестве зеркал действительность переотражается и уходит в бесконечность. Бледно-желтый свет флуоресцентных ламп заполнил каждую трещинку в штукатурке. Каменный пол, кое-где покрытый обрывками паласа или старого линолеума, расплывался под скрипящими подошвами моих кроссовок. Стены Школы отступили, коридоры изогнулись.

Левый рукав свитера развернулся и свисал ниже пальцев, но у меня не было времени его поправить — я старалась не упустить из виду сову. Сколько раз меня заносило на поворотах, я ударялась о стены, поскальзывалась и чуть не падала.

Вдруг сова возникла снова и с шумом устремилась в следующий короткий коридор. Передо мной замаячила двустворчатая дверь.

Только бы не была заперта!..

Но правая створка распахнулась, как только я ее толкнула. Дверь громко стукнулась о каменную стену, петли отчаянно заскрипели. В лицо ударил холодный ночной воздух, разметал мне волосы.

Я перепрыгнула через порог, и мороз впился в каждую клеточку оголенной кожи, пронизывая насквозь. На языке вдруг возник резкий клейкий вкус восковых апельсинов. Сделав круг у меня над головой, сова унеслась вдаль.

Апельсиновый привкус — ужасная вещь. «Аурея», называла это бабушка, имея в виду «ауру» — это когда люди с мигренью или эпилепсией вдруг начинают чувствовать странный запах или вкус как раз перед припадком. У меня ощущение, что рот набит тухлыми фруктами, означает: должно произойти что-то ужасное. Например, вот-вот из ниоткуда может появиться кровосос. А иногда у меня бывают хорошие предчувствия — скажем, что встречу старого друга, ну, или если надвигается нечто необъяснимое, но совсем не опасное. Не этот случай.

Я не собиралась останавливаться, чтобы понять, какого типа неизвестное меня ждет сейчас. Тем более, что откуда-то изнутри меня толкала внезапная уверенность: вперед, только вперед!

Деревья теснились вокруг Школы, подступая к самым стенам. Среди оголенных черных ветвей виднелись грязно-белые клочья снега. Я принюхалась — для тумана запах слишком уж рыхлый, с неприятным сухим привкусом змеиной кожи. А холодно не только из-за погоды. Стылая тяжесть давила на кожу, проникала в сердце и пробиралась в кости.

Я перепрыгнула через последние три ступеньки и жестко приземлилась на дорожку — под ногами хрустнул гравий. Чуть не упала, но уверенно, как балерина, выпрямилась и кинулась вдогонку за совой. Вот сад — наверное, весной здесь красиво. Теперь же лед обрамлял прямоугольные клумбы и свешивался сосульками с погруженных в туман ветвей. Это была восточная часть комплекса зданий, из которых состояла Школа. И как я, черт возьми, здесь оказалась?