Даниэль Дефо - Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня

— Ладно, Ксури, — сказал я ему, — но, может быть, днем мы встретим там людей, от которых нам достанется не меньше, чем от тигров и львов.

— А наша стрелять в них из ружья, — заявил Ксури со смехом, — они и убежать.

От невольников-англичан Ксури научился говорить на ломаном английском языке. Однако я был рад, что мальчик так весел, и, чтобы поддержать в нем эту бодрость духа, дал ему глоток вина из хозяйских запасов. Совет Ксури, в сущности, был недурен, и я последовал ему. Мы встали на якорь и тихо просидели всю ночь. Я говорю — просидели, потому что оба мы не спали ни единой минуты. Часа через два-три мы разглядели на берегу всевозможных огромных животных, которые подходили к реке, бросались в воду, плескались и барахтались в ней, желая, очевидно, освежиться. При этом они издавали такой отвратительный визг, рев и вой, каких я в жизни не слыхивал.

Ксури был страшно напуган, да, по чести сказать, и я тоже, ибо думал, что африканские животные могут не почуять во мне зверя и могут подойти близко. Но еще больше мы оба испугались тогда, когда по звукам определили, что одно из этих чудовищ направляется к нашему баркасу. Мы не видели его, но по тому, как оно отдувалось и фыркало, могли заключить, что это было свирепое животное огромных размеров. Ксури был уверен, что это лев; может, так оно и было, — по крайней мере, в обратном я не убежден. Бедный мальчик кричал, чтобы я поднял якорь и уходил отсюда на веслах.

— Нет, Ксури, — отвечал я, — мы только вытравим канат подлиннее и отойдем подальше от берега. Они не погонятся за нами на глубину. — Но не успел я это сказать, как увидел неведомого зверя на расстоянии каких-нибудь двух весел от баркаса. Я немного оторопел, однако сейчас же метнулся в каюту, схватил ружье и выстрелил в него. Животное развернулось и поплыло к берегу.

Невозможно описать, что за адский шум, рев и вой поднялись после того, как прогремел мой выстрел, по этой причине я решил, что здешние звери, очевидно, никогда не слыхали подобного звука. Я окончательно убедился, что нечего и думать о высадке в этих местах в ночное время, но оставался вопрос, сможем ли мы сделать это в дневное время. Быть сцапанным каким-нибудь дикарем, который не почувствует зверя, было бы ничуть не лучше, чем попасться в когти льву или тигру; по крайней мере, такая опасность пугала нас нисколько не меньше.

Впрочем, в любом случае, здесь или в другом месте, а только мы должны были во что бы то ни стало сойти на берег, так как у нас не оставалось ни пинты воды. Но опять-таки возникал вопрос: где и как это сделать? Ксури объявил, что если я позволю ему сойти на берег с кувшином, то он постарается раздобыть пресной воды и принесет ее мне. Я спросил, почему должен идти он, а не я, в лодке, и ответ мальчика прозвучал столь искренно, что я навсегда полюбил его.

— Если приходить дикие люди, — сказал он, — то они съесть меня, а твоя уехать прочь.

— Вот что, Ксури, — ответил я, — мы отправимся туда вместе, а если придут дикие люди, мы убьем их, и они не съедят ни тебя, ни меня.

Я дал мальчику сухарей и глоток вина из хозяйского запаса. Затем мы подтянулись поближе к земле и направились к берегу вброд, не взяв с собой ничего, кроме оружия и двух кувшинов для питьевой воды.

Я не хотел терять из виду баркас, опасаясь, как бы вниз по реке не спустились дикари на пирогах, но мальчик, заметив небольшой овраг на расстоянии приблизительно одной мили от берега, побрел туда с кувшином. Вдруг я увидел, что он бегом бежит назад. Я решил, что за ним гонится какой-то дикий зверь, и бросился к нему на помощь, но, подбежав ближе, увидел, что на плечах у него висит подстреленное животное. Оно напоминало зайца, но другого цвета и с более длинными лапами. Мы оба были рады этой удаче, и мясо этого зверька, как выяснилось позже, оказалось очень вкусным; но главная новость, с которой бежал ко мне Ксури, заключалась в том, что он нашел пресную воду и не встретил ни одного дикаря.

Потом оказалось, что нам вовсе не нужно было так рисковать, чтобы разжиться питьевой водой: в речке, немного выше по течению, во время отлива вода оказывалась совершенно пресной. Поэтому, наполнив кувшины, мы устроили пиршество из убитого нами зайца и, не обнаружив в этой местности никаких следов пребывания человека, собрались продолжить путь. Между тем я надеялся, что, держась береговой линии, смогу дойти до тех мест, где англичане ведут торговлю, и там нас подберет какое-нибудь купеческое судно, совершающее свой обычный рейс.

По моим расчетам, мы находились теперь в пустынной, безлюдной области, населенной одними дикими зверями. Негры, боясь мавров, покинули ее и ушли дальше на юг. Мавры же сочли, что не стоит селиться в местах, где почва до такой степени неплодородна. И тех, и других отпугнули тигры, львы, леопарды и прочие обитающие здесь свирепые хищники. Для мавров эта область служила только местом охоты, куда они отправлялись целыми армиями, по две-три тысячи человек одновременно. Поэтому не приходилось удивляться, что днем на протяжении чуть ли не ста миль окрест мы видели лишь пустынную, безлюдную местность, а ночью не слышали ничего, кроме завываний и рева диких зверей.

Дней десять-двенадцать мы продолжали держать курс на юг, стараясь как можно экономнее расходовать наши запасы продовольствия, начинавшие стремительно таять, и высаживаясь на берег только за пресной водой. Я хотел дойти до устья Гамбии или Сенегала, то есть до района Зеленого Мыса, надеясь встретить там какое-нибудь европейское судно. Если этого не случится, мне оставалось бы только либо пуститься на поиски островов, либо погибнуть здесь, среди негров. Мне было известно, что все европейские суда, куда бы они ни направлялись — к берегам Гвинеи, в Бразилию или в Ост-Индию, — проходят мимо Зеленого Мыса или островов того же названия. Одним словом, я всё поставил на эту карту. Либо я встречу какой-нибудь корабль, либо погибну.

Несколько раз мне пришлось приставать к берегу для пополнения запасов питьевой воды. Однажды после полудня мы встали на якорь под защитой высокого мыска. Я беспокоился за Ксури, потому что наступала первая ночь полнолуния — первого полнолуния с момента нашего бегства от мавров. Несколько раз за время путешествия я спрашивал мальчика, что ему было известно о посещениях мудрецов и визирей, но он знал лишь, что они приходили для ученых бесед с нашим бывшим хозяином, и не подозревал ни о том, что я собой представляю, ни о том, что эти визиты имели непосредственное отношение к моей персоне. Поэтому я сказал ему, что ночью мне нужно будет сойти на берег и подняться в горы, а ему придется остаться на баркасе и не ходить за мной, и что утром я вернусь.

Ксури сильно расстроился, особенно когда услышал, что я не возьму с собой оружия, ибо я боялся, что потеряю его, когда зверь вырвется на свободу. Мальчик плакал, говорил о всяких ужасных вещах, которые могут случиться со мной на берегу, и заявлял, что без него я буду в опасности. Я заверил его, что со мной все будет в порядке и утром я непременно вернусь на берег. Ксури огорчился, но я знал, что мальчик подчинится моим распоряжениям, ибо он очень сильно привязался ко мне.