Кристофер Мур - Изверги-кровососы

От этой мысли Джоди рассмеялась, и продавщица отнесла смех на свой счет. Ее вежливая улыбка испарилась, в голосе послышалось омерзение:

— Полагаю, ансамбль можно завершить парой итальянских гулящих туфель и малиновой помадой.

Джоди повернулась к тетке и с пониманием улыбнулась.

— Вы уже это попробовали, правда?

Навестив обувной отдел, Джоди оказалась среди косметики, где бурливый гей уговорил ее «подобрать краски» на компьютере. На экран он уставился, не веря своим глазам.

— О господи ты боже ж мой. Как волнительно.

— Что такое? — нетерпеливо спросила Джоди. Она собиралась купить только помаду и уйти. Свою тягу к покупкам она удовлетворила, доведя продавщицу в отделе вечернего платья до слез.

— Вы моя первая зима, — ответил Морис. (Так его звали — имя было написано на значке.) — Знаете, я делал уже тысячу осеней, вёсны выпадают инь-ян, но зима… Мы уж точно повеселимся!

Морис принялся выкладывать на прилавок образцы теней, помады, туши и пудры рядом с зимней палеткой. Развинтил тюбик теней и поднес к лицу Джоди.

— Эта называется «Язва вязов» — имитирует цвет мертвых деревьев в снегу. Чудесно будет оттенять ваши глаза. Давайте же, дорогуша, попробуйте.

Пока Джоди наносила на ресницы тушь, глядясь в увеличительное зеркало на стойке, Морис зачитывал ей характеристику Зимней Женщины:

— «Зимняя Женщина необузданна, как метель, свежа, как первый снег. Хотя некоторые считают ее холодной, у нее под этим ледяным экстерьером Снежной королевы — пламенное сердце. Ей нравится нагая простота японского искусства и дерзостная сложность русской литературы. Плавным линиям она предпочитает резкие, не надувает губки, а хмурит чело, и слушает не кантри-и-вестерн, а рок-н-ролл. Ее напиток — водка, ее машина — немецкой марки, ее анальгетик — „Адвил“. Зимней Женщине мужчины нравятся слабыми, а кофе — крепким. Она подвержена анемии, истерии и самоубийству». — Морис сделал шаг от прилавка и глубоко поклонился, словно завершил драматическую мелодекламацию.

Джоди оторвалась от зеркала и моргнула. Ресницы на правом глазу оставили на бледной коже четкий отпечаток — звезду из «Заводного апельсина».

— И все они могут определить по моему окрасу?

Морис кивнул и героически взмахнул собольей кисточкой.

— Вот, дорогуша, испробуйте эти румяна, чтобы подчеркнуть скулы. Называется «Американская ржавь» — имитирует цвет «Рэмблера» 63-го года, который ездил по засыпанным солью дорогам. Очень по-зимнему.

Джоди нагнулась через прилавок, чтобы Морис получил доступ к ее скулам.

Через полчаса она взглянула в зеркало, уже перевернутое на неувеличительную сторону, и сложила губы бантиком. Впервые в жизни она походила на вампира.

— Жаль, что у нас нет камеры, — фонтанировал Морис. — Вы просто вылитый зимний шедевр. — Он вручил ей сумочку, набитую косметикой. — Итого, будет триста долларов.

Джоди уплатила.

— Здесь где-то можно переодеться? Хотелось бы посмотреть, как я выгляжу в новом наряде.

Морис показал в глубину магазина.

— Примерочные кабины там. И не забудьте свой бесплатный подарок, дорогуша. — Коллекцию лосьонов «Бесполезная Блажь», общей стоимостью пятьдесят долларов. — И Морис поднял над стойкой виниловую сумку якобы от «Гуччи», полную пузырьков и бутылочек.

— Спасибо. — Джоди взяла сумку и хмуро направилась к кабинкам. На полпути через торговый зал она услышала голос тетки из вечернего платья. Она оглянулась — продавщица разговаривала с Морисом. Джоди сосредоточилась и за шумом толпы и рождественскими попевками разобрала, о чем.

— Как прошло? — спрашивала тетка.

Морис ухмыльнулся в ответ.

— Превосходно. Она ушла, похожая на Барби из экспедиции Доннера. [29] Экспедиция 87 американских первопроходцев под руководством Джорджа Доннера, которая в 1846 г. замерзла в снегах Сьерра-Невады.

И они с теткой злорадно хлопнули пятернями.

«Вот суки», — подумала Джоди.

Император поводил зажженной спичкой вокруг кончика кубинской сигары, пыхтя и проверяя, как занялось, пока уголек не затлел революцией.

— Не согласен я с их идеологией, — сказал Император, — но марксистам надо отдать должное. Сигары они крутят что надо.

Фуфел фыркнул и зарычал на сигару, после чего неистово встряхнулся, обдав Императора и Лазаря мелкой моросью.

Император почесал бостонского терьера за ухом.

— Угомонись, малыш, тебе потребна была баня. Если мы одолеем врага, то — отвагой и мужеством, отнюдь не вонью наших личностей.

Вскоре после заката кто-то из членов яхт-клуба одарил Императора сигарой и пригласил в клубные душевые. К вящему неудовольствию смотрителя клуба, Император поделился приглашением с Фуфелом и Лазарем, от которых сток безнадежно забился шерстью, дрянью и грязью, из которой состоят подлинные герои. Теперь же троица проводила вечер на том же пирсе, где спали, а Император наслаждался сигарой, пока его гвардия несла караул.

— Куда нам дальше двигаться? Следует ли ждать, когда изверг убьет кого-нибудь снова, прежде чем мы опять возьмем его след?

Фуфел поразмыслил над этими вопросами, анализируя собачьим своим умом отдельные лексемы в поисках слова «еда». Не обнаружив оного, песик принялся вылизывать себе яйца, чтобы устранить раздражающий аромат дезодорирующего мыла. Достигнув желаемого обонятельного баланса (это так, чтобы оба его конца пахли примерно одинаково), он походил по пирсу, помечая кнехты против десанта захватчиков с моря. Четко установив границы владений, Фуфел отправился искать что-нибудь дохлое, дабы в нем поваляться и тем удалить последние воспоминания о принятом душе. Нужный аромат был близок, но шел от воды.

Фуфел двинулся на запах, пока не дошел до конца пирса. Он увидел белое облачко, пузырившееся из-за планширя яхты, стоявшей на якоре в сотне ярдов. Фуфел гавкнул — известить облачко, что лучше ему держаться подальше.

— Угомонись, малыш, — сказал Император.

Лазарь вытряс из ушей еще немного воды и выдвинулся к концу пирса в подкрепление терьеру. Облачко уже преодолело половину пути к пирсу — на ходу оно пульсировало и кипело. Лазарь прижал уши и зарычал. Фуфел добавил гармонии нотой высокого визга.

— Что такое, гвардейцы? — спросил Император. Он загасил сигару о подошву башмака и остаток заложил на хранение в карман рубашки, после чего поковылял, разминая члены после привала, к концу пирса.

А облачко меж тем его почти достигло. Лазарь оскалил зубы и зарычал. Фуфел попятился от края, не будучи уверен, рвать ли ему отсюда когти или стоять до последней капли крови.

Император оглядел акваторию и заметил облачко. По краям оно не клубилось — очертания его были четки, оно скорее напоминало плюху студня, чем водяные пары.