Ирина Скидневская - Фэнтези-2005

С этого дня все девушки селения, начиная с десятилетнего возраста, находились под неусыпным женским надзором. Но через месяц погибла еще одна — не помогли, стало быть, просьбы Токо, обращенные к духам. Чтобы удвоить силу молений, старик пошел на крайние меры: раньше срока посвятил в шаманы своего приемного сына Орво. Безбородое лицо юного шамана украсила священная татуировка, и сам он добровольно дал обет безбрачия.

Уже начали синеть снега, и все чаще на небе появлялись звезды. В одну из таких звездных ночей в ярангу Токо прибежала вдова Ну: ее дочь Пыльмау порывается выйти из яранги, да так настойчиво, что не удержать…

Токо с Орво застали девушку в состоянии, близком к обмороку. Шаман похлопал ее по щекам, велел напоить горячим чаем и прочел несколько заклинаний, без которых в селении теперь шагу нельзя было ступить. Очнувшись, Пыльмау рассказала дрожащим голосом: зовет чей-то ласковый голос, и идти нужно непременно.

— И сейчас зовет? — спросил Орво.

Пыльмау заплакала:

— Я не хочу идти! Не хочу…

Словно напавшая на след собака, старик хищно раздул ноздри и взглянул на сына. Тот понял его с полуслова.

Чудесный зверек плясал и крутился, заманивая ее. Девушка охотно принимала эту странную игру и тихонько смеялась, прикрывая лицо большим капюшоном, стянутым на подбородке. Старый Токо следил за ними издалека, скользил по пригоркам легко и бесшумно, как умеет ходить по снегу даже самый маленький айн, — пригнувшись так низко, что белая меховая камлейка почти неразличима на белой земле.

Наконец песец присел на задние лапки. Ореол вокруг него освещал ночь, как сияние костра. Вот девушка сняла рукавицу, протянула руку — зверек ждал, когда она прикоснется к его голове, — и откинула капюшон. Песец в испуге зашипел: лицо было мужским и татуированным.

— Нет! — крикнул Токо, выныривая из темноты, но Орво уже схватил растерявшегося зверька за горло.

Песец тут же вывернулся из вспыхнувшей огнем шубки, черным вихрем крутанулся на месте, обернулся старухой и исчез в ночи.

— Кэлена! — грозил и кричал ей вслед Токо.

Орво плакал от боли — рукав его мехового балахона пылал.

Ожог был несильным, но правая рука Орво, коснувшаяся Кэлены, начала гнить. Токо видел: еще немного, и у сына начнется горячка, от которой не спасти. Ночь он провел в молитвах, а утром ввел Орво в транс и по локоть отпилил его почерневшую, как головешка, руку. В снегах за стойбищем он сжег ее на костре и выплакал свое горе. Как теперь сыну жить, безрукому с семнадцати лет? Как шаманить одной рукой? С духами должен разговаривать сильный…

Странные мысли вызвал у старика вид отрезанной руки. Видения прошлого назойливо возвращались к нему, хотя он гнал их от себя, как надоедливую собаку.

В начале этой зимы ледяные поля, идущие с севера, пригнали в узкий залив вмерзшую во льды китобойную шхуну. Не без внутреннего трепета поднялся тогда Токо по неубранному трапу. Корабль скрипел тремя бесполезными мачтами, обледеневшими снастями вызванивал нестройную мелодию. Токо передвигался мелкими шажками, непрестанно читал молитвы и вдруг увидел мертвеца. Подперев спиной открытую дверь и вытянув ноги, сидел на палубе великан с заиндевевшей бородой. Вокруг валялись части человеческих тел, жуткие признаки людоедства. Как водится, команда начала умирать от голода, а холод довершил начатое. Широко раскрытыми глазами мертвый смотрел на гарпунную пушку, установленную на носу корабля.

Пятясь, чтобы не выпускать из виду страшного человека с застывшей на белых губах улыбкой, Токо спустился с корабля и запретил айнам приближаться к этому месту.

При воспоминании о том тягостном посещении у Токо всегда кололо сердце, но сейчас какое-то внутреннее побуждение снова погнало его к накренившемуся трехмачтовому силуэту на краю мыса. Быстрее с холмов на пустынный берег, окутанный промозглым туманом, еще быстрее — по скользкому льду лагуны, на который пурга намела косые снежные полосы, и вот он уже на борту мертвого судна.

Палуба была чистой от тел — волки поработали, — но выпавший ночью снежок покрывал отчетливые беспорядочные следы, словно кто-то безумный плясал по кругу на этом пустом и ужасающе печальном корабле…

Отпечатки босых человеческих ног вели к борту. Токо двинулся было туда, и тут корабль сильно тряхнуло, точно что-то ударило в днище. Морозный воздух подхватил длинный гулкий стон, бросил его на прибрежные скалы и вернул пугающим эхом. Токо беззвучно забормотал заклинания и сбежал по трапу. Стыдясь своей робости, он заторопился к столбикам дыма над ярангами — туда, где в сгущавшейся тьме встревоженно залаяли собаки.

Звезды мерцают на небе. Просит их старик рассказать про самое важное для племени, перечисляет по порядку: солнце, небо, вода, ночь, день, тюлень, морж, песец, рука, нога, голова, ветер, буря, туман. Едва произносит последнее слово, гаснут звезды — задергивает Солнце свой полог.

Глядит старый Токо на небо — яркие сполохи говорят: туман.

Оленья лопатка крутится, слетают с нее отполированные круглые кости и складываются в рисунок, означающий «до тумана».

«Туман», — без устали повторяет Токо. Беда придет из тумана? Айнов спасет туман? Начало тумана — пыль-мау. Пыльмау?! Токо приглядывается к ней. Пылающие глаза, черные косы ниже пояса, пальцы ловкие и быстрые. Все в ней кипит и играет, много жизни, много сил, но — слишком красива, слишком умна, слишком хороша… У таких жизнь обычно не ладится. Ни днем ни ночью не оставлять ее в одиночестве! Приставить двух женщин, нет, даже трех. Пусть глядят на нее во все глаза, а спят по очереди. Тяготит ее это внимание, да и ладно, времена-то трудные. Не до песен стало в стойбище, не до веселых посиделок — началась охота на песца и тюленя. Совсем быстро укорачиваются тени от береговых скал — солнце встает рано. Еще немного, и сильный южный ветер погонит льды от берега и вмерзшую в них шхуну — пристанище неуспокоенных душ. Скорей бы.

Токо ждет счастливого знака, освобождения от злого заклятия, наложенного на племя Кэленой, и с надеждой поглядывает на девушку, о которой ему говорят звезды.

…Пыльмау удавилась ремнем, когда ее на минуту оставили без присмотра. С мрачной решимостью Токо ощупал еще теплое тело и выгнал из яранги плачущих женщин. Как мертвый рядом с мертвой, он полежал без движения, потом, не отнимая головы от пола, судорожными рывками начал подниматься. Колокольчики на балахоне зазвякали в такт его резким движениям.

Убыстряя шаг, Токо обходит неподвижное тело девушки… и уже не бежит, а летит — не касаясь шкур, устилающих пол! Уговаривает старик душу Пыльмау: вернись, ты нужна здесь! Пожалуйста…

Опускается ниже, ноги его касаются пола, и вот он снова лежит рядом с Пыльмау. От страшного напряжения сердце выпрыгивает из груди, но краем своего ускользающего сознания старик улавливает ее неровное тихое дыхание…