Елена Чудинова - Декабрь без Рождества

Вроде бы пронесло, дитя не заболело, не повредилось рассудком… А все же не удивлена оказалась Елена Кирилловна, когда — уже в обитель — прибыла к ней девочка-подросток с письмом от Панны. Два года спустя это было.

«Ты так хочешь в монастырь? — мягко спросила она, вглядываясь в упрямое серьезное личико. Красивое бы было, кабы не суровая складка губ. — Разве плохо тебе в господском доме, при Прасковье Филипповне?»

«Плохо, — к ее удивлению, ответила девочка, сердито склонив голову — словно собиралась кого-то боднуть упрямым лбом. — Прасковью Филипповну никак нельзя не любить. А я не хочу любить ни барыню, ни малютку Сережиньку, ни замуж не хочу! Хочу любить только Господа — Его-то никто не может отобрать!»

«Что же, тогда будь по-твоему».

Ни разу не пожалела мать Евдоксия, что оставила при себе умную, исполнительную, охочую до учения девочку. А все же благословить на подрясник медлила. Призвание — дар, а не болезнь. Луша же была еще больна отвращением к человеческой природе. Обнаружится ли истинный дар, когда душа оттает? А оттает она неизбежно, в молодые годы горе смертно.

Молодые годы — да, молодые. Но между тем уже взрослые. Луше уж сровнялось двадцать четыре года, хотя по виду не скажешь. Но и это не странно: способность к мышлению замедляет телесную зрелость. А эту девчонку метлою станешь гнать из библиотеки — не выгонишь.

Библиотека. Экое странное слово. Когда так стали говорить вместо привычного слова вифлиофика? Вот уж и самое она произнесла на новый лад.

Четверть нового века прошла. Жизнь меняется. Елена Кирилловна невольно улыбнулась, вспомнив случайно услышанный разговор сына с кем-то из приятелей. Обрывок разговора, с чего он начался — неважно.

«Мы не такие, как поколенье родительское. Ты скажешь, у них не было нашей готики, нашего мистицизма, они были прозаичнее, стоит только взглянуть на их литературу, — взволнованно говорил Платон. — И верно, писали они прескучно. Все больше о морали да пользе государственной, сплошная тощища. Только я почти уверен, сие не оттого, что были они обыденны сами, как мы обыкновенно считаем по нашей заносчивости… Причина иная! Им некогда было писать. Что представляет для нас предмет праздных мечтаний, для них было — жизнью. Самой обыкновенной жизнью!»

«Ты хочешь сказать, что ундины плескались тогда в прудах, а саламандры так и прыгали в каминах?» — засмеялся приятель. Кто ж это был? Арсюша Медынцев? Нет, не он.

«Почти что это я и хочу сказать…» — не подхватил шутки Платон.

Ах, сын, ах умница, даже страшно, лучше б тебе быть поглупее. Странная тоска пронзила сердце Елены Кирилловны. Полно, та ли я самое, что игрывала в карты с демонами, меня ли спасали от упырей? Я ли собирала лилеи, чудесным образом выраставшие там, где шли святые мощи?

Теченье реки времен переменилось. Собственное прошлое кажется мне сном. Рассказывать бесполезно. О, одиночество перед собственными близкими! Мы уйдем, и никто не будет знать, какими были мы в самом деле.

А разговор, уязвивший ее сердце тревогой за сына, слишком чуткого и потому слишком уязвимого, случился на бале — за три недели до войны.

Что ж ей все вспоминается сегодни война? Будет грустить ни о чем, тайны не растворяются во времени, но лежат в нем до поры. Разве Соломония Роскофа не подает все наследственные признаки склонности к дактиломантии? И хорошо, что она, бабка Соломонии, еще жива — маленькой Нелли Сабуровой способность досталась раньше, чем было ей на пользу.

Скорей бы уж дождаться… Полно, тревоги ее зряшны. Можете, брат и сын, мудрить сколько вам угодно, а у нее, игуменьи древнего монастыря, тоже есть право действовать. И покуда Государь не воротился благополучен в столицу, со своей семьею она распорядится по своему… В давние времена по всему северному французскому краю строились особые храмы — «церкви укрепленные». Не шибко красивые, но зато все село могло переждать в их стенах вражий набег. В некоторых делалась даже специальная каморка для местных жидов. До таких крайностей мы еще не дошли, да и жидов поблизости нету, однако же стены монастырские ничем тем церковкам-крепостям не уступят.

— Матушка, матушка, едут! Карета в воротах!

— Одна карета? — Мать Евдоксия уж оглядывалась в поисках своей шали. — Что еще за новости, или отстали в пути? Сказано же было, держаться всем вместе!

Но шаль еще не была наброшена, когда надобность в ней отпала. Грохот мальчишеских шагов уж достиг передней.

— Бабушка! — радостно выпалил Егор.

— Матушка! — одновременно с ним воскликнул Сережа.

Не умея разобраться, чье обращение было правильнее, внуки переглянулись и прыснули смехом.

Не сдерживая улыбки, мать Евдоксия положила одну руку на золотую голову Егора, а другую — на каштановые кудри Сережи. Обрадованные столь великолепным приключением, как нежданные вакансы, мальчики сияли. Игуменью они не боялись нисколько.

Зато во взгляде матери Наталии, обращенном на мать Евдоксию, читалась неподдельная испуга и какая-то оторопь.

— Выросли, молодцы, — сдержав нетерпение, проговорила игуменья. — Вот что, бегите-ко к матери Игнатии. Скажете, я благословила попробовать, хорошо ли удалось мороженое.

— Ух ты, мороженое!!

— Мороженое, виват! Приказ атаковать!!!

Школьников и след простыл.

— Что случилось, мать Наталия? — ровным голосом спросила мать Евдоксия.

— Там… Молодой человек, что привез ребятишек… Просит принять…

— Так и что из того? — не поняла игуменья.

Словно отчаявшись объяснить что-либо словами, мать Наталия только махнула рукой.

— Ну, право слово… Проси!

Вошедший, возрастом лет тридцати с небольшим, не подошел за благословением, только почтительно склонил голову перед иконами. Серый сюртук, простой белый галстух…

— Да уж, — у матери Евдоксии отлегло от сердца. — Доложу я, сударь мой, всякое повидали эти стены, но вот иезуита в коротком платье лицезреют впервые.

— Не судите строго мадемуазель Лукерью, — вошедший мягко улыбнулся. — Я сумел ее убедить, что мне можно доверить дорожную безопасность моих учеников. Я понял по ее спешке, что вам было желательно как можно скорее увидеть всех родственников в стенах святой обители. Мадемуазель Лукерья направилась из столицы в Кленово Злато и Липовицы. Думаю, мы опередили их всего на полдня, ведь из ваших имений добираться сюда значительно ближе.

— Но что ж я, садитесь, отец мой, сестры хоть и перепуганы преизрядно, но кофей, думаю, сейчас будет. — Мать Евдоксия отметила про себя, что иезуит помнит, где расположены имения учеников. Да, верно говорят, что у них все на заметку. — Весьма любезно с вашей стороны было сделать себе такой труд. Давно ль изволите преподавать у Николя?