Елена Чудинова - Декабрь без Рождества

Не было, ничего не было! В жизни настоящего героя, грека либо римлянина древности, женщинам места нету. И великий Наполеон сие помнил. Женщины ждали в его приемной, когда Наполеон прервет работу над документами. На четверть часа женщину проводили в его кабинет, там же, на диване, он задирал юбки и брал ее без церемоний, как хотел, а затем снова ворочался к письменному столу… Что графиня, что горничная, плевать! Правду сказать, свою Жозефину Богарне Наполеон ценил больше прочих. Ох, должно быть, хороша была шельма! Кто побывал в конце войны в Париже, рассказывали о шесте, на котором он ее… Ах, нелегкая! «Я еду, не мойся!», так он ей сообщал заране… Должно и впрямь грязное женское тело похоже на лимбургский этот сыр — воняет и оттого вкусней… Вкусный сыр, жаль мало взял в лавке. И вино кончилось… Неважно… Важно одно: скоро все начнется. Быть может сейчас, в это мгновение, уже заваривается славная каша.

Полковник Александр Федорович фон Моллер, уже прибывший в Зимний дворец, принимал гостя, о коем ему доложили, не успел он, стянув перчатки, согреть у каминного экрана озябших рук. Тут же пришлось вновь перчатки натягивать и выходить, чтоб разобраться самому, кто да зачем пожаловал.

— Ты теперь всех нужней, брат, так тебя днем с огнем не сыскать, — оживленно заговорил Николай Бестужев, входя вместе с Моллером в дежурное помещение. — Оболенский тебя искал, обыскался, к дяде твоему сановному заезжал — уж ты отбыл. Рылейка, бедолага, кашлял, а ездил за тобой на квартиру. Ну, думаю, во дворце-то застану, скоро тебе заступать.

— Не стоило эдак сюда являться, — Моллер нахмурился. — Право, зря я тебя провел. Лучше б на воздухе поговорили.

— На морозе, ты хочешь сказать. Нет, брат, благодарствую. Полно, сейчас не до глупостей и не до секретов. Ты, поди, слышал про переприсягу?

— Слышал. Что-то он быстро назначил день. Еще вчера ничего, а тут нате вам — завтра. Разве за день о таком объявляют? Ну да неважно. Про переприсягу я уже знаю.

— Так нужно ль тебе объяснять, отчего ты нынче вечером — наиважнейшая персона? — Бестужев сощурил глаза.

— Да уж сделай милость, объясни. — Моллер уселся на один из потертых диванов, жестом предложив гостю расположиться напротив.

— Твои финляндцы завтра — везде, — Бестужев сел, закинул ногу на ногу. — Сенат у тебя, Саша, почитай, в кармане. А самое главное — дворец. Ты прикажешь, все в наших руках, всё семейство в заложниках. Тогда авось и фарса с Константином не понадобится. Подтянем сразу половину войск к Зимнему, финляндцы по твоему слову без боя пустят, а там уж наша фортуна. Николай ото всего откажется, все подпишет. Еще бы нет, ради своей мелюзги да женушки! Наилучший план, а все потому, что твое дежурство!

— Меня не худо бы спроситься наперед, прежде, чем планы-то строить, — процедил сквозь зубы Моллер. — А ну как обернется неладно? О том вы думали?

— Думали, — отчеканил Бестужев. — Каховский так и прямо сказал, коли всех случайно перебьют, как оно в таких случаях обыкновенно бывает, [23] Действительные слова Каховского. не велика печаль. Николай со своим мальчишкой мертвы, Константин за тридевять земель, с Михаилом как-нито разберемся. Берем всю власть разом, без переходных фаз, без полутонов живописных.

— Общего решения убивать всю фамилию не было.

— Многих общих решений не было, да только, покуда мы их все примем, другого такого случая тридцать лет ждать! Это ж такая фортуна, Саша, что тиран-то вдруг помер, а с наследованием сумятица! Такая фортуна!

Николай Бестужев гордился своей превосходной памятью еще со школьных лет. Поди, удержи в голове, кому положено знать, что умереть Александру нашлось, кому помочь, а кто этого знать не должен никак! Кому известно, что фамилия августейшая — по любому не жильцы, а кто полагает о том спорить да решенье находить. А кто вообще (и ведь без этих-то дурачков сейчас никуда) думает, что вся петрушка — в пользу Константина. Как, например, болван этот Щепин-Ростовский, которому завтра московцев поднимать. Щепину-Ростовскому бы никак нельзя было проговориться, что не Константина на трон сажаем, а серьезными делами заняты.

Впрочем, хитрые игры кончаются. Бестужев невольно подобрался. Медля заговорить, окинул праздным взглядом крашенные в зеленый цвет стены офицерской комнаты при гауптвахте, разрисованные льдом оконные стекла, за которыми уже сгущалась ночь.

Моллер подошел к окнам и резким жестом спустил шторы. Затем обернулся к Бестужеву.

— Сената мне для вас не жалко — хоть лошадей туда заводите. А во дворец нет, не пропущу — не нравится мне все это.

— Мало ль, кому чего не нравится, Саша. Ты — член общества.

— Да ты, Мумия, [24] Таким было в своем кругу прозвище Николая Бестужева. не диктатор его!

— Надо будет, подтвердит и диктатор. Тебе сие понятно. Впрочем, есть и другое, о чем ты подзабыл. Ты — член ложи «Избранного Михаила»?

— Ты превосходно знаешь, в какой я ложе.

— Тогда изволь. Вот приказ того, подчиняться кому нас обязывает добродетель повиновения. Нас всех — уж я озаботился с утра получить сию бумагу.

— Тут ничего не писано про дворец, — продолжал спорить Моллер, вглядываясь в остроугольные немецкие буквы, в причудливую печать, некрасивую и неразборчивую, словно утыканное флажками колесо. Впрочем, в возражениях его не было напора. Он уступал, это чувствовали оба.

— Разве ж такие вещи доверяют бумаге? — Бестужев усмехнулся. — У меня есть полномочия приказывать братьям, в обычное время мне равным.

— Ладно, финляндцы пропустят, — резко ответил Моллер. — Когда подтянете полки? Я должен быть готов заранее.

— Это я тебе скажу часа через три. Я теперь в штаб. — Бестужев поднялся. — Скоро ворочусь.

— Твоя воля, — Моллер избегал взгляда собеседника.

— Саша, не держи на меня обиды! — голос Бестужева потеплел. — Мы такую кашу заварили, что тут уж не до сантиментов. Право слово, самим бы уцелеть. Или мы, или они, Рубикон позади остался.

— Понимаю, — Моллер смягчился в свой черед. — Неужто Превосходный Князь Царской Тайны — сам в столице? Мне Завалишин говорил, будто наше дело — часть целого, притом — наиважнейшая часть. А все ж я сомневался.

— Ох, дам я Завалишину в харю, как в бубен — по-нашему, поморскому! — Бестужев рассмеялся. — Средь своих ничего, а только язык у него уж больно длинен. Не сомневайся, Саша, место стране нашей с дня завтрашнего в авангарде! У французишек кишка тонка оказалась, а мы сладим. Ладно, прощай пока, дел-то еще!

Моллер кликнул, чтоб Бестужева проводили.

Руки все зябли.

— Новый Наполеон — ладно бы, а династия Трубецких вместо династии Романовых — это вовсе другое, — пробормотал он, возвращаясь к камину. — Наследственной власти хотят, а на всех ее не достанет, власти-то. Ну да по-всякому выходит: сейчас Николая держаться — гибнуть с ним заодно. Заодно да на дно.