Либба Брэй - Прекрасное далеко

Но я не могу унять дрожь. И что значит другая часть сна? Какая-то дверь. Чего бы только я ни отдала за то, чтобы найти дорогу обратно, в сферы, к магии!.. На этот раз я не испугаюсь. Я буду лелеять надежду…

Горячие слезы льются из глаз. Я бесполезна. Я бессильна. Я не могу войти в сферы. Я не могу помочь подругам и отцу. Я не могу найти Картика. Я даже не смогу веселиться на приеме в саду. Мне нигде нет места. Я тычу кочергой в умирающий огонь, но он лишь окончательно слабеет. Похоже, я и в этом безнадежна. Я бросаю кочергу на пол и стукаюсь лбом о каминную полку. Мне хочется утонуть в жаре камина, чтобы избавиться от дрожи.

У меня начинает покалывать пальцы; руки дрожат. Та самая слабость, которая накатила на меня на прогулке, вернулась. Кажется, я вот-вот потеряю сознание.

Внезапная волна жара вырывается из зева камина. Огонь вспыхивает заново. С коротким вскриком я отдергиваю руку и падаю на пол. Наконец взлетает еще один язык пламени — и огонь умирает.

Я подношу руку к глазам. Неужели я это сделала? Кончики пальцев до сих пор покалывает, чуть заметно. Я протягиваю руку к затихшему камину, но ничего не происходит. Я закрываю глаза.

— Велю тебе зажечь огонь!

Почерневшее полено трескается и рассыпается в золу. Ничего.

Чьи-то шаги звучат в коридоре. В комнату торопливо входит миссис Джонс.

— Мисс Джемма? Что случилось?

— Огонь. Он погас, а потом внезапно загорелся снова, так, что весь камин охватило пламенем.

Миссис Джонс поднимает кочергу и тычет ею в угли.

— Все уже прогорело, мисс. Может быть, это из трубы сажа упала. Я завтра утром первым делом вызову трубочиста.

Том возвращается домой, и хотя уже очень поздно, я полагала, что он вернется не скоро. Он наливает себе стаканчик отцовского виски и устраивается в кресле.

Миссис Джонс смотрит на него с неодобрением.

— Добрый вечер, сэр. Я буду вам нужна?

— Нет, миссис Джонс, спасибо. Можете идти отдыхать.

С недовольным видом Том смотрит на меня.

— А тебе не пора в постель?

— Да разве я уснула бы, зная, что новенький член клуба Атенеум в любой момент может почтить наш дом своим высоким присутствием?

Я кланяюсь брату с подчеркнутым уважением и жду, когда Том ответит какой-нибудь гадостью. Но он молчит, и я не узнаю своего брата. Совсем на него не похоже — спускать мне язвительность, если есть хоть малейшая возможность сразить меня наповал.

— Том?

Он безвольно падает на спинку кресла, галстук у него развязался, глаза красные.

— Они вместо меня приняли Симпсона, — тихо говорит он.

— Ох… мне очень жаль, — выдыхаю я, и это действительно так.

Даже если мне кажется глупым желание Тома попасть в клуб Атенеум, я понимаю, для него это имеет огромное значение, и с их стороны очень жестоко, что они этого не заметили.

— Я могу что-то для тебя сделать?

— Да, — кивает Том, опустошая стакан. — Ты можешь оставить меня в покое.

Никогда бы не подумала, но я более чем рада снова видеть скучную, важную директрису школы Спенс. Три дня в Лондоне были настоящей пыткой, мне пришлось терпеть унылое недовольство Тома, постоянное ворчание бабушки, отсутствие отца… Просто не представляю, как переживу бальный сезон.

Меня беспокоит и другое: странный, тревожный сон и непонятное происшествие с камином. Впрочем, внезапная вспышка огня была действительно вызвана падением кома сажи — и трубочист это подтвердил. А вот сон объяснить или забыть труднее, ведь мне так хотелось верить, что существует тайная дверь в сферы, что магия по-прежнему живет во мне. Но как бы я того ни желала, ничего не происходило.

Церковные колокола зовут нас на утреннюю молитву. Мы, в накрахмаленных белых форменных платьях, с волосами, аккуратно связанными лентами, тащимся по ухоженной дорожке вверх по склону холма, к старой церкви из камня и бревен.

— Как твоя поездка домой? — спрашивает Фелисити.

— Ужасно, — отвечаю я.

Фелисити усмехается.

— Да, мне тоже нечему радоваться. Сесили заставила всех играть в шарады, как будто мы дети малые, а когда Марта ее обыграла, Сесили ужасно надулась. Но она воспользовалась «Грозовым перевалом», а всем известно, что это ее любимая книга, так что ничего удивительного.

Я смеюсь над рассказом Фелисити, и мне хочется рассказать ей о моем сне. Но тогда придется снова говорить о сферах, и я предпочитаю промолчать.

— Приятно вернуться сюда, — говорю я вместо того.

Фелисити в ужасе таращит на меня глаза.

— Джемма, ты что, заболела? Может, у тебя лихорадка? Честно говоря, я не пролью ни единой слезинки, когда придет время прощаться с этим местом! Дождаться не могу своего дебюта!

Отвратительная сплетня, рассказанная Аннабель, тяжким грузом лежит на душе.

— Тебя должна представлять леди Маркхэм?

— Да, поскольку кто-то же должен меня представить, — отрывисто отвечает Фелисити. — Может, мой отец и морской герой, но моя семья не обладает таким положением в обществе, каким наслаждаешься ты.

Я не обращаю внимания на удар. Солнце радует первым теплом, скоро должна установиться отличная погода, и мы поднимаем лица к небу, как цветы.

— А что она за женщина, эта леди Маркхэм?

— Поклонница леди Денби, — фыркает Фелисити.

Я морщусь при упоминании матери Саймона. Она не любит ни Фелисити, ни миссис Уортингтон.

— Ты ведь знаешь, какого сорта такие дамочки. Им нравится слышать лесть, и они готовы верить, что ты впитываешь каждое их слово, как будто оно срывается с языка самого Иисуса. «Как же, леди Маркхэм, я благодарна вам за добрый совет». — «Какая вы умная, леди Маркхэм!» — «Я это накрепко запомню. Как мне повезло, что у меня такая наставница, как вы, леди Маркхэм!» Такие хотят владеть тобой целиком и полностью…

Фелисити поднимает руки, тянется к небу.

— Предоставлю все это матушке.

— А если леди Маркхэм не захочет представлять тебя… что тогда? — спрашиваю я, давясь застрявшим в горле тяжелым комом.

Руки Фелисити падают и повисают вдоль тела.

— Тогда со мной покончено. Если я останусь без дебюта, мое наследство перейдет госпиталю Фаундлинг, а я буду жить у отца из милости. Но такого не произойдет.

Фелисити хмурится.

— Я бы сказала, что ты уж очень много говоришь на эту тему. Ты что-то слышала?

— Нет, — не слишком уверенно отвечаю я.

— Ты лжешь.

Теперь мне некуда деваться. Фелисити будет давить на меня до тех пор, пока я не скажу ей правду.

— Ладно, хорошо. Да. Я слышала в Лондоне сплетню, что леди Маркхэм передумала представлять тебя ко двору… из-за… из-за твоей репутации. Вот я и подумала, раз уж возникла такая опасность, тебе лучше было бы… ну… вести себя как следует.

Слова отражают лишь тень моих мыслей.

Фелисити щурится, но в ее глазах я вижу боль.