Либба Брэй - Прекрасное далеко

За столом воцаряется напряженное молчание. Гости зачарованы рассказом отца, а отец радуется, что у него такие внимательные слушатели. Что он действительно отлично умеет, так это рассказывать.

— Должен вам сказать, что это было самое длинное мгновение в моей жизни. Никто из нас не осмеливался шевельнуться. Никто не осмеливался даже дышать. А Джемма спокойно продолжала играть, не замечая ничего, пока наконец огромная кошка не оказалась прямо перед ней. Тогда Джемма выпрямилась и уставилась на него. Они смотрели друг на друга, как будто каждый из них гадал, что представляет собой другой, как будто они ощущали некое родство душ. Наконец Джемма положила на землю свой меч. «Тигр, милый, — сказала она, — ты можешь идти себе дальше, если не хочешь ничего плохого». Тигр посмотрел на меч, потом снова на Джемму — и беззвучно прошел мимо моей малышки, тут же исчезнув в джунглях.

Гости одновременно облегченно вздыхают. И рассыпаются в комплиментах отцу, называя его удивительным рассказчиком. Я очень горжусь им в этот момент.

— А ваша супруга, мистер Дойл? Она ведь тоже наверняка слышала крик, — спрашивает одна леди.

Оживление на лице отца угасает.

— К счастью, моя дорогая жена в это время уехала в госпиталь по делам благотворительности, она часто там бывала.

— Должно быть, она была очень благочестивой и доброй, — с сочувствием произносит женщина.

— Да, это так. Никто никогда не сказал бы дурного слова о миссис Дойл. Все сердца смягчались при звуке ее имени. В каждом доме ее встречали с распростертыми объятиями. Ее репутация была выше всяческих похвал.

— Как вам повезло, что у вас была такая матушка, — говорит мне леди, сидящая справа от меня.

— Да, — соглашаюсь я, заставляя себя улыбнуться. — Мне очень повезло.

— Она постоянно ухаживала за больными, — продолжает отец. — Тогда, видите ли, в Индии разразилась холера. «Мистер Дойл, — сказала она мне, — я не могу сидеть в праздности, когда люди так страдают. Я должна пойти к ним». И каждый день она отправлялась в больницу, взяв с собой молитвенник. Она читала больным, отирала их вспотевшие лбы… пока сама не заболела.

Все это похоже на очередную историю отца, вот только если прочие рассказы представляют собой всего лишь некоторые преувеличения, то в этом нет ни слова правды. Моя мать обладала многими качествами: она была сильной, но отчасти и тщеславной, иногда — любящей, иногда — безжалостной. Но ничего слащавого в ней не было никогда, ее никак нельзя было принять за эдакую склонную к самопожертвованию святошу, которая без возражений и жалоб заботится о семье и больных. Я смотрю на отца, боясь, вдруг он чем-то выдаст себя, и все поймут, что он лжет, — но нет, он сам себе верит, верит каждому слову. Он заставил себя поверить в это.

— Какая добрая и благородная душа! — восклицает женщина в тиаре, поглаживая бабушку по руке. — Просто образец настоящей леди.

— О моей матери никто не мог бы сказать ничего плохого, — говорит Том, почти буквально повторяя слова отца.

«Забудь свою боль». Это я сказала отцу вчера, в семейной гостиной, взяв его за руку, и повторила сегодня вечером. Но я не имела в виду ничего подобного. Надо быть поосторожнее. Однако больше всего меня сейчас тревожит не то, как сильна магия, и не то, как она действует на людей, заставляя их принять ложь за правду. Нет, меня беспокоит то, как сильно мне самой хочется в это верить.

Подъезжают экипажи, давая знак к окончанию вечера. Мы все стоим перед зданием клуба. Отец, Том и доктор Гамильтон углубились в беседу. Бабушка вместе с другими дамами отправилась осмотреть клуб и еще не вернулась. Я отошла в сторону, взглянуть на сад, и вдруг меня кто-то тащит в тень.

— Недурной вечер?

Шляпа низко надвинута на лоб бандита, но мне прекрасно знаком этот голос, так же, как и яркий красный шрам, пересекающий сбоку его лицо. Это мистер Фоулсон, преданный пес братства Ракшана.

— Не кричите, — советует он, сжимая мою руку. — Я просто хочу кое-что передать вам от моих нанимателей.

— Что вам нужно?

— Ай, какие мы непонятливые! — Его улыбка превращается в оскал. — Магия! Мы знаем, что вы привязали ее к себе. Нам она нужна.

— Я передала ее Ордену. Теперь он ею владеет.

— Ну-ну, опять привираем?

От него воняет пивом и рыбой.

— Откуда вам знать, правду ли я говорю?

— Я знаю куда больше, чем тебе кажется, прелесть моя, — шепчет бандит.

В прохладной ночи сверкает кинжал. Я оглядываюсь на отца, беспечно разговаривающего с доктором Гамильтоном. Он сейчас выглядит тем самым отцом, которого мне так не хватало. И я ни за что не сделаю чего-то такого, что нарушит этот хрупкий мир.

— Что вам от меня нужно?

— Я уже вам сказал. Нам нужна магия.

— А я тоже вам уже сказала. У меня ее нет.

Фоулсон проводит лезвием кинжала по моей руке, и я покрываюсь мурашками.

— Поосторожнее, красотка. Вы не единственная, кто умеет играть в разные игры.

Он тоже смотрит на моего отца и Тома.

— Приятно видеть вашего отца таким бодрым. И вашего брата. Я слышал, ему очень хочется сделать себе имя. Старина Том… Добрый милый Том.

Фоулсон кончиком кинжала срезает пуговку на моей перчатке.

— Может, мне стоит немножко поболтать с ним о том, чем занимается его сестричка, когда он за ней не присматривает? Одно словечко ему на ухо, и вас тут же запрут в Бедламе!

— Он этого никогда не сделает.

— Уверены?

Фоулсон срезает еще одну пуговку. Она, подпрыгивая, катится по булыжникам.

— Мы уже видывали девушек, которые повредились в уме, и их приходится лечить. Неужто вам хочется закончить свои дни в палате, видя мир только сквозь зарешеченное окошко?

Магия разгорается во мне, и я изо всех сил стараюсь ее удержать. Фоулсон не должен знать, что я ею обладаю. Это слишком опасно.

— Отдайте мне магию. Я уж сумею как следует о ней позаботиться.

— То есть вы хотите сказать, что воспользуетесь ею к собственной выгоде?

— А как поживает ваш дружок Картик?

— Вам лучше знать, потому что я его давным-давно не видела, — лгу я. — Он оказался таким же бесчестным, как все вы.

— Добрый старина Картик… Когда увидите его в следующий раз — если вообще увидите, — передайте, что Фоулсон его ищет.

Картик говорил, будто братья Ракшана считают его умершим, но если Фоулсон убежден в том, что он жив, Картику грозит большая опасность.

Внезапно Фоулсон прячет кинжал.

— Похоже, ваша карета прибыла, мисс. Я буду за вами присматривать. Уж в этом можете быть уверены.

Он выталкивает меня из тени. Том, ничего не заметивший, машет мне рукой:

— Идем, Джемма!

Кучер опускает ступеньки.

— Да, иду, — отвечаю я.

Я оборачиваюсь, но Фоулсон исчез, растворился в ночи, как будто его никогда и не было рядом со мной.