Александр Лидин - Обратная сторона Луны

Шлепнувшись в грязь — на точно то самое место, где с полчаса назад лежал я, он застыл, уставившись на меня выпученными глазами. Так и седел в грязи на пятой точке, разбросав ноги и чуть откинувшись назад опираясь на широко расставленные руки.

— Барин! — только и смог приглушенно выдавить он.

И тут заросли кустов и ветвей снова раздались, и в отверстии показалась фигура в шинели. Незнакомец увидев Прохора и видимо не замечая меня, благо я стоял чуть сбоку, вскинул винтовку, но я его опередил. Кто бы это ни был, но Прохор-то точно был своим.

Хоть я и стрелял с пояса, пуля вошла точно в сердце. Выронив винтовку, незнакомец покачнулся, а потом начало падать на Прохора. Откуда-то из-за кустов донеслось:

— Ну как там?

Я отвечать не стал, вместо этого повернулся к Прохору.

— Бери винтовку и давай быстро, в трех словах, что у вас там?

Прохор похоже до сих пор все еще не мог придти в себя. Все еще, словно не веря своим глазам, он косился на меня, а потом, словно повинуясь моему взгляду, потянулся за винтовкой. И только взяв ее в руки и словно обретя каплю уверенности он пробормотал:

— Красные, грабют…

Быстрым движением я одел плащ, поправил пояс с патронами, а потом взяв в каждую руку по пистолету и ступая как можно осторожнее — только еще одной «грязевой ванны» мне не хватало — отправился туда, откуда появился солдат.

Там за кустами оказалось еще трое в шинелях с красными лентами на шапках. Я не стал с ними разговаривать. Три выстрела и три тела упали на траву, я остановился перезарядить револьвер. Пусть даже в барабане еще два патрона, все равно нужно всегда иметь в запасе максимальное число выстрелов.

К тому времени, как я закончил, Прохор выбрался из кустов. Я кивком указал ему на мертвые тела.

— Собери оружие и боекомплект. А потом ступай за мной. Пойдем, посмотрим, кто тут кого грабит.

— …Врубил я тогда автопилот, а там единственный курс — на Белый город. Ну, тогда-то я не подозревал, куда меня занесет, — продолжал Григорий Арсеньевич, прихлебывая шнапс. — Однако, я подозревал нечто подобное, а посему сопротивляться не стал. В любом случае летать в воздушном пространстве, где идут бои — глупость несусветная. Да и топлива в обрез. Там такие баллоны в виде батареек. Как менять понятно, а что внутри… Так вот эти круглые аэропланы хоть и мало топлива жрут, но оно им нужно, а Мобаэль то ли по незнанию, то ли из вредности топлива не дал. В общем, топлива в обрез. Так что самая дорога была сюда. Скрыться и подумать о том, о сем. Только вот на подлете смотрю, по полю фигурки бегают. А я по прошлому разу знаю, что никого тут быть не должно, кроме разве что, Ниогхты. Ну, я туда-сюда, потом пригляделся, форма уж больно знакомая. Деваться некуда, надо садиться. Однако, прежде, чем машину-то посадить, я пару залпов дал, так что этим гадам мало не показалось. Сели мы, потом, пока фрицы в себя пришли мы бегом сюда. Ну, а остальное вы знаете…

— Мне только вот чего непонятно: почему немцы с «тарелками» возятся. Если «тарелки» Ми-го, а те с фашистами за одно, так чего фрицы весь этот флот не могут на Землю перегнать? Почему они так медлят?

Григорий Арсеньевич какое-то время молчал.

— У меня ощущение, что Ми-го очень бояться гнева Древних. Поэтому сами они флот поднять не могут. Одно дело прятаться здесь, и совсем другое подставиться под удар, а фашисты… Управление «тарелками» дело довольное сложное, тут используются совершенно иные принципы и летчиков нужно учить практически с нуля, к тому же словарный барьер. Представь, что ты пытаешься объяснить дикарю из Занзибара принцип работы беспроволочного телеграфа. Тем не менее, рано или поздно они научатся, а тогда…

— Это без сомнения, та «тарелка», что мы в пустыне угробили была под людей переделана, и все надписи на немецком.

— Значит, времени терять нельзя. «Тарелки» в небе будут означать победу Германии.

— Так нужно связаться с командованием, вытащить сюда наших. Ведь нашей молодой республике такое оружие очень пригодилось бы! Тогда ни один фашист, ни один капиталист не сунулся бы! — встрял Кашев.

— И весь мир захлебнулся в крови и был бы разрушен большевиками.

— Провокационные речи, говорите…

— А я не обязан придерживаться «генеральной линии партии»! — фыркнул Григорий Арсеньевич, при этом он нахохлился и стал похож на озлобленного совенка. — Я, извините СССРу клятв не давал и распространения красной заразы не допущу, по мере своих сил, — последние четыре слова он произнес много тише. — А если что не нравиться, выход, вон так, — он кивнул в сторону лестницы. Руки в ноги и пошел…

— Подождите! — встрял в разговор Виктор. — Так мы переругаемся, и ни к чему хорошему это не приведет. Давайте пока действовать сообща. Ведь ни у кого же из нас нет сомнений в том, что немцев надо остановить?

Оба спорщика сидели полубоком друг к другу, явно испытывая сильную антипатию.

— И что же вы предлагаете? — обратился Василий к Григорию Арсеньевичу.

— Попробуем действовать по старой схеме: вызовем шоганта …

— Я не хочу иметь с этими тварями ничего общего! — отрезал Василий.

Григорий Арсеньевич только плечами пожал.

— Тогда предложи свой вариант.

— А если спросить у этих? — Василий кивнул в сторону стены, где в нишах лежали «жемчужины» демонов.

— Давай! Вперед! Они тебе насоветуют.

— А шогант , — на мгновение Василий закрыл глаза и перед ним, как живые, встали чудовища, с которыми он сталкивался под Ельском. — Нет уж, нет уж… Да и как вы можете быть уверены, что эта тварь будет нам помогать?

— Но в Ельске же помогла!

Василий только фыркнул.

— К тому же, Василек, ты должен помнить, что шогготы , а особенно, шоганты , исполняют волю Древних.

— … или Старцев.

— Или Старцев, — согласился Григорий Арсеньевич. — А ведь и те, и другие ненавидят Ми-го.

— Они и друг друга не любят.

— Тем не менее, когда это необходимо, они действуют заодно. И ни те, ни другие понятия не имеют о том, что тут происходит.

— Ну, положим Великий Спящий догадывается, что тут что-то не в порядке, иначе ни ты, ни я тут не оказались бы.

— И все же, Григорий Арсеньевич, при всем уважении к вам, разрешите усомниться в мудрости Ктулху. Если бы он все знал, то давно принял меры…

— Давай не станем затрагивать темы, ответ на которые может оказаться очень неприятным… — заметил Григорий Арсеньевич.

Наступила зловещая тишина. Пауза затягивалась.