Джон Бойн - Здесь обитают призраки

В деревне я оставила костотряс у церковной ограды и огляделась, намереваясь исследовать свой новый дом. Да, я приехала к мистеру Рейзену, но располагала временем и сочла, что небольшая экскурсия по окрестностям придется весьма кстати. Сама церковь оказалась изумительна, невелика, однако почти сплошь тонко орнаментирована, и я некоторое время провела внутри, разглядывая резьбу, искусно расписанные своды и огромный витраж, на каковом Моисей снимал сандалии, отворачивая лик свой от неопалимой купины на горе Хорив. [17] Исх., 3–4. Замечательно красивый витраж — любопытно, из местных ли стекольщик или это окно заказали в другом краю. Помнится, когда я была еще мала, папенька однажды возил меня на фабрику «Белые братья» Пауэлла и сыновей, [18] «Джеймс Пауэлл и сыновья» — английская стекольная фабрика, производитель витражей, ставших популярными в середине XIX в.; была основана ок. 1680 г. под названием «Стекло Белых братьев» (Whitefriars Glass) в районе Уайтфрайарз, где прежде располагалось кармелитское братство, Джеймсу Пауэллу принадлежала с 1834 г., а самостоятельное существование прекратила в 1981 г. чьи прихотливые узоры немало занимали мое воображение, как и фигура монаха, неизменно помещаемая ими в углу каждого изделия. Сейчас я склонилась ближе, надеясь отыскать похожий автограф, и разглядела изображение бабочки-хвостоносца, схожее с теми, что украшали стены в Годлин-холле; быть может, бабочка эта — характерный обитатель региона. Папенька, разумеется, знал бы наверняка.

В церкви стояла тишина; помимо меня здесь была лишь некая престарелая дама, что сидела у дальнего края скамьи в среднем ряду; дама повернулась ко мне, кивнула и улыбнулась, но затем, очевидно, передумала, ибо лицо ее омрачилось, и она отвела взгляд. Я не придала этому значения — дама доживала девятый десяток и, вполне вероятно, тронулась умом, — пошла дальше по нефу и в конце обнаружила маленькую часовню с простым алтарем, способную вместить, пожалуй, человек десять; там я села на скамью. С неприятным удивлением я отметила зверскую природу резьбы вокруг: свирепые создания взирали на меня обезумевшими глазами, грифоны и тролли — персонажи, уместные в средневековых легендах более, нежели в Божьем храме.

За спиною я услышала приближающиеся шаги; мороз подрал меня по коже, я вздрогнула и развернулась, но шаги постепенно затихли и вовсе умолкли. Престарелая дама исчезла, но то не могла быть ее поступь: у скамьи ее стояла пара тростей, а шаги полнились молодой резвостью.

Я поднялась, приблизилась к кафедре, где мне предстала раскрытая книга — сборник библейских стихов на каждый день года, — и прочла сегодняшние строки: «А тем сказал в слух мой: идите за ним по городу и поражайте; пусть не жалеет око ваше, и не щадите; старика, юношу и девицу, и младенца и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак, и начните от святилища Моего». [19] Иез., 9:5–6.

Слова эти встревожили меня, я отвернулась, и тут на верхней галерее заиграл, а потом внезапно умолк орган; решив, что провела здесь довольно времени, я поспешно ретировалась на кладбище, где осмотрела надгробия — в основном старики, два-три бессчастных ребенка и свежая могила девушки по фамилии Харкнесс, скончавшейся всего несколько месяцев назад. Была она, бедняжка, лишь парой лет старше меня, и мне стало неуютно от подобного намека на смертность всякого живого существа. Я помедлила — отчего имя ее мне знакомо? — но память не одарила меня подсказкою, и я зашагала прочь.

На улице я заметила маленькую чайную комнату на углу и, припомнив, как ужасно голодна, поскольку толком не притронулась к завтраку, что сготовила Изабелла, зашла внутрь и заказала чаю и лепешку с местным крыжовенным мармеладом.

— Недавно у нас, мисс? — поинтересовалась девушка за прилавком, наливая чай. Лицо у нее было огрубелое — вероятно, все детство провела в услужении, — однако приветливое, будто она рада обществу. Ямочки на щеках придавали ей некоего очарования, но глаза слегка косили — левый взирал прямо на меня, правый уставил зрачок вбок, что девицу отнюдь не красило и притягивало невежливый взор. — Или вы проездом?

— Надеюсь, я здесь надолго, — отвечала я. — Приехала вечером и хотела с утра осмотреть деревню. Чудесная у вас тут чайная. Вы одна управляете?

— Мамка моя управляет, — объяснила она. — Токмо у нее опять черепушка разболелась, и Тетеха одна тута.

— Ужасно тяжело, должно быть, — предположила я, желая подольститься к местной торговке. — В обед, вероятно, здесь не протолкнуться.

— Правду вам сказать, легче, когда ее нету, — отозвалась девица и остервенело почесала в затылке. — Умеет она из мух слонов мастерить. Нет уж, дела глаже, когда я одна. Понимаете меня, мисс? У меня свои ухватки, у нее свои, иной раз они вместе не складываются.

— Прекрасно понимаю, — улыбнулась я и протянула ей руку: — Элайза Кейн. Рада познакомиться.

— Да и я, мисс, — отвечала она. — Молли меня зовут. Молли Сатклифф.

Она ушла за прилавок, а я сидела за столиком, с удовольствием прихлебывая чай и жуя лепешку, наблюдая, как течет жизнь за окном. Неизвестными путями сюда добрался номер «Иллюстрированных лондонских вестей» — он лежал на соседнем столике, и я потянулась было за ним, но передумала; в конце концов, эта самая газета поместила объявление о выступлении мистера Диккенса, и не прочти ее папенька, он, вероятнее всего, был бы со мною по-прежнему. Посему я затаила зло на газету и сейчас предпочла понаблюдать за деревенскими. К церкви по улице шел долговязый викарий, на удивление молодой человек, — он вел за собою щеночка. Щеночку было от силы месяца два, и он еще не привык ходить на поводке: то и дело останавливался, вертел головой и грыз веревку, надеясь вырваться на свободу, но викарий упорствовал, однако за поводок не дергал, останавливался погладить звереныша и шепнуть ему на ухо утешительные слова, и тогда щенок принимался целоваться и лизаться, скрепляя тем самым узы доверия. В очередной раз замешкавшись, викарий глянул на меня, и взгляды наши встретились; он пожал плечами и улыбнулся, а я против воли рассмеялась и продолжала смотреть вслед этой паре, пока они не исчезли за воротами церковного двора.

Допив чай, я встала, уплатила и поблагодарила Молли. Та забрала со стола пустую чашку с блюдцем и сказала, что, мол, чает, я к ним еще загляну, но коли мамка будет кричать, пускай я не обращаю внимания, мамка у нее иной раз сущий деспот.

— Я наверняка буду часто вас навещать, — сказала я. — Я новая гувернантка в Годлин-холле и, вероятно, стану регулярно наведываться в деревню.

При этих словах чашка выскользнула у нее из рук, упала на пол и разлетелась по меньшей мере на десять кусков.