Яцек Дукай - Иные песни

Господин Бербелек без слова вышел. В коридоре-хребте разминулся с Завией: оглянувшись на него, рабыня скрылась в ванной комнате.

Алитэ не заинтересовалась секретами аэростата, ее пригласила к себе эстле Амитаче. Господин Бербелек дал согласие, когда дочь об этом спросила, поскольку не мог ей запретить, после вчерашней ночи Форма между ним и Шулимой совершенно исключала отказ. Позже расспросил Алитэ, что они делали. Дочь пожала плечами:

— Разговаривали, играли в шахматы, она позволила мне примерить свои украшения. Ничего такого.

Но господин Бербелек знал, что все именно так и начинается, наиболее безоружны мы в скучной повседневности.

Вечером его навестила неургийка. Звали ее Магдалена Леес. Якобы хотела извиниться за свое вчерашнее поведение, но Иероним ощущал за ее попытками втянуть его в откровенный разговор некое скрытое намерение, конкретную цель. Они не были знакомы, случайные попутчики, что же она имела в виду? Тот ночной ритуал? Он не позволил ей создать узы близости, сослался на необходимость поработать над корреспонденцией. Портэ все время стоял в углу кабинета, смотрел, слушал, холодный контрапункт для беспомощных попыток женской сердечности.

Ужин прошел спокойно, все молчали, господин Бербелек не выделялся. Пожелав им доброй ночи, капитан объявил, что завтра они будут проходить мимо Короля Бурь, следует погасить все лишние лампы, спрятать масло, крепкий алкоголь, легковоспламеняющиеся субстанции, внимательней с махорниками.

Когда пассажиры возвращались в кабины, Амитаче ненадолго задержала Иеронима и Ихмета.

— Мы еще не решили насчет подробностей вашего быта в Александрии. Летиция наверняка пригласит вас в свой дворец; я приглашаю вас от ее имени. Ведь не откажете? Эстлос? Господин Зайдар?

Нимрод глянул на Бербелека, как бы спрашивая, но Иероним стоял достаточно близко, чтобы его объяла корона охотника, он сразу же понял контекст. Под одной крышей! Доступ днем и ночью! Впусти хищника в загон! Пригласи вампира! Жертве не отказывают.

— С радостью.

Раздеваясь ко сну, господин Бербелек задумался над мотивами перса. Тому, что Зайдар склонял его к быстрому нападению, убийству, что упреждало бы убийство, — удивляться не стоило, такова его природа, он был тем, кем был, нет нужды искать лишние мотивы для волка на охоте: он волк, охотится. Но. Но. Представим, что перс соврал, что не видел тогда Шулиму в свите Чернокнижника, что он вообще не был в Херсонесе, что это некая шутка, месть, заговор…

Иероним тут же поймал себя на мысли: не хочу ему верить, слишком глубоко я погрузился в антос Амитаче, еще немного — и не поверю ни в одну ее подлость, пусть бы даже увидел ту собственными глазами; то есть, конечно, поверю, но это не будет значить ничего, куда важнее окажется улыбка Шулимы, ее тихое удовлетворение, удовольствие от моего поведения, я прощу все.

Но кто же прав? На чьей стороне резоны? В столкновении Форм разум и логика ничто, здесь, от начал мира, лишь одна мера: сила. Между Зайдаром и Амитаче, как между молотом и молотом, — приму такую форму, как ударят. Правда, как господин Бербелек, вот стратегос Бербелек, тот бы сумел —

Крик, рев, предсмертный, получеловеческий, полузвериный, пронзил стены кабины и заставил Иеронима вскочить. Это снаружи, с балкона — он ринулся к дверям, прежде чем успел подумать — так кричат, когда шрапнель пронзает внутренности, пуля ломает кость. Был он бос, в одних штанах, открывая дверь, споткнулся о порог, выругался, потеряв равновесие, и проехался виском по косяку. Дезориентированный, выпал на обзорную площадку.

Холодный ветер моментально привел его в чувство. Господин Бербелек прищурился; выскочив со света во тьму, он видел все вокруг в двухмерных тенях. Палуба была пуста — оглядел ее от кормы до носа, а когда повернул голову снова, палуба уже не пустовала, из своей кабины, последней в ряду, Ξ, вышел Ихмет Зайдар. Одетый в разноцветную шелковую джибу, одной рукой он придерживал ее полы, вторую протянул внутрь за лампой, затем поднял ее. Свинья легонько покачивалась, тени танцевали, разогнанные желтым сиянием. Ихмет указал на сетку безопасности слева от себя. Приблизились, встретившись у кабины М. Ликотовое плетение было здесь разрезано, в сети зияла вертикальная дыра длиной в добрых четыре пуса, обрезанные края сплетений трепетали на ветру волокнистой бахромой.

Отворились еще двери, появились еще пассажиры: охающий Кистей, Авель и Алитэ в поспешно наброшенных пелеринах, Портэ и Антон, наконец, двое оставшихся вавилонян и Шулима. Только Вукатюш, Магдалена Леес и семейство Третт не заинтересовались причинами ночного переполоха.

В этой суматохе, где все проталкивались поближе к источнику замешательства, хватило бы одного резкого подскока аэростата, чтобы кто-нибудь выпал в разрез, самого Иеронима уже несколько раз толкали в ту сторону, балкон был узковат.

— Что случилось?

— Кто кричал?

— Вы не были бы столь любезны не топтаться мне по ногам?

— Кто-нибудь может мне сказать…

— Эстлос! С тобой ничего…

— Господин Зайдар, не можете ли вы…

— Кто-то разрезал, вы же видите.

— Он в крови.

— Д-д-думаю, что з-з-здесь…

— Но кто кричал?!

Шесть голосов, два языка, вся шкала эмоций, от истерики до иронии. Господин Бербелек ждал, когда появится капитан Вавзар и установит порядок, однако араб все не шел; появились только двое дулосов, остановились позади в замешательстве, не зная, что предпринять. Иероним, впрочем, оказался здесь чуть ли не самым низкорослым, не мог увидать над головами собравшихся, кто там еще прибежал. Вцепившись одной рукой в сетку, второй оттолкнул склонившегося к разрезу Урча.

Перехватил короткий взгляд Портэ. Старый слуга указывал на его голову.

— Кровь, эстлос.

Господин Бербелек дотронулся до лба, в этот момент «Аль-Хавиджа» легонько наклонилась, вавилонский гвардеец обрушился на него всей тяжестью. Господин Бербелек оттолкнул его, ткнув локтем под ребра.

— Тихо! — рявкнул он. — Все! По своим каютам! Зайдар, останься. Вы! К капитану. Ну!

В мгновение ока все выполнили его приказы.

Когда он остался на балконе с нимродом, то наклонил перед ним голову.

— Посвети. Рана, чувствую кровь. Погляди.

— У-у, довольно глубокий разрез, кажется, кость видна. Затупленным острием. Это он?

— Что? Кто?

— Когда убегал.

Оба взглянули на разрезанное плетево. Господин Бербелек пропустил между пальцами одну из нитей.

— Ликот, — пробормотал задумчиво.

Ликотовые деревья, выморфированные из дуба и кедра в столетних садах славнейшего текнитеса флоры, Филиппы из Галлии, ценились из-за невероятной крепости и легкости их волокон. Ликот часто использовали вместо твердых металлов, когда важным критерием материала оказывался его вес, — чтобы не ходить далеко, гнездо на воздушной свинье на три четверти построено из ликота. Ликотовая сетка практически неразрезаема, нет ножей столь острых и людей столь сильных.