Яцек Дукай - Иные песни

Едва повернули налево, на восток, как над хребтом горы налилась разодранная линия зари. Пастушка указала палицей вперед, на взгорья над Амнисосом и на сам порт внизу, на севере. Он не знал, как ее зовут, девушка не представилась; спрятав монету, лишь молча усмехнулась. С момента, как покинули Кноссос, они не обменялись и словом. Шла она медленно, за что он был ей благодарен: несмотря на вшитый в дно заплечного мешка оронейгесовый камень, тяжесть багажа выжимала из господина Бербелека пот и сбивала дыхание. Лишь столько, сколько унесешь сам, сказала ему Шулима. А готов будь не на недели, но на месяцы; это не поездка в сельское поместье аристократии и даже не джурджа. Ты покинешь земную сферу, мир четырех элементов и человеческих законов.

Когда они остановились на террасе взгорья над Амнисосом, Солнце уже на палец поднялось над горизонтом. Земля понемногу согревалась, с лугов, лежащих ниже, поднимался белый туман, раздерганный утренним ветерком.

— Площадь Алтарей, — произнесла проводница, выписав палицей круг в воздухе. Повернулась к неглубокому ущелью и указала на группку старых фиговых деревьев: — Эйлития, — и на север: — Амнисос, Дий.

Господин Бербелек кивнул. Со вздохом облегчения сбросил заплечный мешок.

Еще раз вежливо поклонившись, пастушка двинулась быстрым шагом, почти бегом, вниз и к побережью. Исчезла за какой-то из возвышенностей.

Согласно словам Шулимы, лунный контрабандист должен был прибыть на рассвете. Должно быть, наблюдает за лугом из укрытия, дожидаясь, пока господин Бербелек останется один. Иероним медленно прошелся вдоль склона и ущелья. Здесь осталось, может, всего с дюжину больших прямоугольных камней — это были древние алтари. После Изгнания Иллеи запретили все культы, родственные ее морфе, особенно на землях ее антоса, впрочем, в случае с религией такие запреты нередко приводят к противоположным результатам. Камни не заросли хвощами, не покрылись мхом; на поверхности некоторых из них господин Бербелек заметил следы воска, костерков, темные пятна (засохшей крови?), процарапанные рисунки. Издалека видны были бычьи рога. Столько веков спустя запретов, похоже, придерживались не настолько уж жестко. Например, в городе никто не удивился, когда чужеземец громко расспрашивал о проводнике в Гроты.

С Площади Алтарей и над ущельем открывалась ничем не заслоняемая панорама Амнисоса и темного, бурного моря до самого северного горизонта. Кароскафная рыбацкая лодка как раз проплывала мимо скалистых уступов Дия. Господин Бербелек повернулся к морю спиной и вошел в чащу фиговых деревьев. Вход в Грот Эйлифии был скрыт за самыми старыми деревьями. Неверно было бы говорить о протоптанной тропе — однако и заросшей она не была. Он склонился ко входу в грот, нет ли там огонька, не блеснет ли что во тьме. Пол здесь уходил вниз не слишком резко, потолок, пусть и невысокий, позволял стоять выпрямившись. После сужения у входа пещера переходила в длинную, шириной под двадцать пусов полость, и вот что господин Бербелек увидел, едва лишь пройдя это сужение и оставив за спиной сверкание зимнего дня, — Эйлифия как бы пульсировала мягким красным светом, видимым уже от входа. Кто-то разжег в глубине грота костер.

Спотыкаясь на залитых маслянистыми тенями неровностях, на щебне и скальных обломках, господин Бербелек шел к свечению, минуя сталагмиты, сталактиты и мощные, неохватные сталагнаты, превращенные искусственно либо же естественным образом в фантастические фигуры, каменные сны о людях, зверях, даймонах. Даже в этом слабом, мерцающем пламени он видел бесчисленное количество рисунков и процарапанных изображений, покрывавших поверхность закопченных стен. Под ними валялись тряпки, куски сгнившего дерева, огарки свечей, кажется, даже кости, он заметил и их.

Старик стоял на коленях у маленького костерка, повернувшись к выходу боком. Он не мог не услышать входящего господина Бербелека, но не стал оглядываться. На широкие плечи его — наброшен толстый плащ из невыделанной бедвежьей шкуры. В левой руке старик медленно вращал глиняный кубок. Рядом лежал джутовый мешок.

Господин Бербелек присел по другую сторону костерка. Белые кустистые брови, грубые черты, бледная кожа — старик происходил не из этих мест, скорее, с севера, из ауры Тора. Шею и подбородок его покрывал сложный морфинг, поблескивающий сквозь морщинистую кожу сталью и звериными костьми.

— Благословения от Госпожи Благословений, Потнии Атаны, матери о ста именах, — произнес господин Бербелек на хе койне диалектос.

Старик поднял кубок.

— Под землей обращаешься к Элейфии, — прохрипел он.

— Обращаюсь к тебе, эпистатес.

— Под землей Элейфия слушает.

Господин Бербелек понял, что старик обкурился гашишевым дымом или обпился неким наркотическим напитком; ибо пьяным тот не был. Иероним заглянул ему в глаза, но старик уставился внутрь кубка, тяжелые веки прикрыли синие радужки.

Господин Бербелек взял его за руку, потянул.

— Пойдем, пойдем, уже день, время течет, мы ведь договаривались, разве ты не принес ей клятву, выйди на свежий воздух, ну, нужно идти.

— Да, конец ночи, как я и поклялся. Выпей. — Он ткнул господину Бербелеку в руки кубок с остатками темной жидкости на дне. — А как иначе ты сумеешь их встретить? Нынче так же, как и пять, десять тысяч лет назад. Здесь, именно в этом месте, стоял малый лабиринт, прямая стена, пятикратно изогнутая. Теперь нет и следа. И сколько здесь погребено под ее именем, нет и следа. Но взгляни на скалы. Видишь их? Выходят ночью, когда разожжешь хороший огонь, не слишком большой и не слишком маленький, и выпьешь молоко Маковой Богини. Их морфа дочеловечья: башки зверей на торсах мужчин и женщин, головы человеческие на телах тварей — даймоны из начала мира. Не станешь их приветствовать? Поклонись им. Держи. Пей. Видишь?

Мерцающее пламя прыгало по стенам, сталактитам, сталагмитам, сталагнатам, щебенистым осыпям, один рисунок теней уже почти что-то означает, другой — лишь протяжное бормотание тьмы.

Господин Бербелек рявкнул проклятие, швырнул кубок внутрь пещеры.

— Встань!

Старик вскинул голову; расправил плечи, взглянул на склонившегося к нему над костром господина Бербелека, заморгал. Тени прыгали и по лицу и фигуре Иеронима.

— Да, эстлос.

Они вышли на Площадь Алтарей.

— Куда теперь?

— Туда, эстлос.

— С головой уже все в порядке?

— Да. Прошу прощения. Я — старый человек.

— Погоди, мне нужно забрать мешок.

По склону на северо-восток, а затем снова вверх, поросшим пальмами склоном преморфированной горы (у нее был слишком правильный абрис), и к источнику холодного потока, и между руинами приморской наблюдательной башни, и снова вниз, и по склону вдоль побережья — так вел господина Бербелека лунный контрабандист, старый Нану Агилатила, который, как утверждал, помнил времена короля Атапоса Четырнадцатого, последнего из династии Кафторских Эверитов. Будто устыдившись своего поведения в Эйлифии, старик на всякий случай не позволял господину Бербелеку и слова вставить, продолжая громкий бесконечный рассказ о временах минувших.