Ирина Скидневская - Самая страшная книга 2014

Следующее, в минорных тонах:

«Мне плохо. Постоянно тошнит. Тебя рядом нет, и никаких известий о тебе тоже нет. Хочется поехать самой к тебе и, глядя в лицо, разобраться во всем. Неужели разлюбил? Плачу, пока пишу эти строки. Мне вредно плакать, но что с того? Я теперь все время плачу, а когда не плачу, то ем. Странно, что от всех переживаний не пропал аппетит. Наверное, малыш хочет кушать, если бы не он, давно бы на себя руки наложила. Скажи, ведь ты меня не из-за него бросил? Ну, вот проговорилась. Да, я считаю, что ты меня бросил. II это письмо последнее».

Но она не сдержала слова:

«У тебя родился сын. Рыжий. Назвала Вольдемаром, Волей. Пятьдесят пять сантиметров, четыре с половиной килограмма».

Это было последнее письмо. Черт, что-то в глаз попало. Я яростно начал тереть правый глаз. Ага, теперь в левый… Теперь попало в оба. Но я все тер глаза и тер. Какой мужчина признается себе, что он… от старых маминых писем.

Когда глазная чесотка прошла, я принялся за отцовские письма. Прочитав последнее, а их было больше, отец был настойчивее матери, понял, почему они были небрежно распакованы и без почтовых штемпелей. Они так и были не оправлены. Кто-то выкрал письма отца по пути в почтовый ящик, и тот же самый кто-то перехватывал все написанные ему матерью. Отец умер, так и не узнав о моем существовании. И, кажется, я начал догадываться, кем был этот кто-то. Но не буду спешить с преждевременными выводами. Было поздно, поэтому альбом с фотографиями и Библию я оставил на завтра. А пока спать, спать. И конечно, я так и не смог заснуть…

Мы шутили с Алисой. Она пугала меня, что проколет соски и пупок и вставит туда по сережке с бриллиантом, а я в ответ — что сделаю две татуировки: Не забуду мать родную, а еще красное сердечко, пронзенное стрелой. Пусть все смотрят, что ты наделала. Как она вдруг очень серьезным тоном сказала:

— Видел бы ты своего дедушку. Вот кто расписан татуировками с головы до ног.

— Что? Я правильно тебя понял: мой дед весь покрыт татуировками, как какой-нибудь уголовник-рецидивист?

— Ой! Проговорилась, — Алиса испуганно закрыла рот тыльной стороной ладони. Ее глаза потемнели, кажется, будет плакать.

Женские слезы. Хотя я знал, что причина не во мне, во всяком случае, прямая причина, все равно почувствовал себя неуютно. И бросился утешать ее.

— Ну, не нужно так расстраиваться, золотце. О чем таком страшном ты проболталась? Обычные стариковские секреты. Слабоумная блажь! И не забывай, я все-таки его внук, это раз. Во-вторых, твой муж. А мужу, поверь, нужно рассказывать все. Абсолютно все.

— Ты не понимаешь, — забормотала она, успокаиваясь. Но я продолжал повторять, как мантру:

— Мужу можно все-все рассказать. Мужу нужно все рассказывать.

Она поверила и расслаблено притихла в моих объятиях. Я уткнулся подбородком в светлую пушистую макушку.

— А теперь расскажи мне все, что знаешь.

Она только и ждала этого.

— Понимаешь, они странные. Я про его татуировки. Мне кажется, что они двигаются. Оживают и двигаются.

— Ты что, видела это собственными глазами?

— Что ты! Что ты! — Алиса замахала руками. — Я бы сразу от страха умерла, если бы они хоть чуточку пошевелились.

— Но ведь ты сама только что говорила…

— Говорила. Но не так. Вытатуированы на нем не какие-нибудь абстрактные символы или цветочки. Нет на нем ни крестов, ни надписей, ни животных. Это просто люди. Целые групповые портреты — молодые мужчины, женщины, и даже дети есть. Особенно страшно смотреть на детей, выбитых синей тушью на стареющей коже. Знаешь, она такая красноватая на вид, будто распаренная.

— Не знаю. Никогда не видел старика голым. Он всегда тщательно укутан. Даже шея и запястья, все спрятано под одеждой. Странно, что он прячется от меня, да еще приказывает вам молчать об этих веселых картинках.

— Ты все шутишь. Знал бы ты, как жутко смотреть. Картинки, будто живые, как фотографии, что ли? Видно, делал их большой мастер. В первый раз, когда я спустила ему штаны, чтобы сделать укол, я так испугалась. На ягодицах две мужские головы. Стою с полным шприцем и не знаю, куда колоть. Потом привыкла, пригляделась. А тут новое — картинки каким-то образом смещаются. Жуть берет.

— Подожди, подожди.

Когда Алиса сравнила татуировки с фотографиями, меня посетила одна идея. Нужно было сразу же проверить ее.

— А эти татуировки часом не похожи…

Я достал коричневый альбом с чердака и пролистал несколько страниц. Реакция Алисы все сказала без слов. Я сразу же захлопнул альбом и с отвращением зашвырнул его подальше. Алиса все-таки расплакалась.

И я был уже не косвенной причиной. Скотина бесчувственная. Сухарь. Кое-как успокоил. Ее. Но не себя Меня, помимо вопроса, уж не сумасшедший ли мой дед, волновал другой. Моя жена несколько месяцев хранила от меня глупые секреты. А нет ли у нее других тайн? Тех, о которых она не проболталась так простодушно. Я посмотрел на мирно спящую Алису со все еще мокрыми ресницами и влажными щеками. Все-таки я скотина. Но червячок сомнений продолжал грызть.

На следующий день я открыл Библию. И ничего не понял. Не потому, что написано на старославянском. А потому, что все слова вывернуты. Напечатаны задом наперед. Что это? Чудовищная опечатка или алой умысел? Я терпеливо пролистал всю книгу и на последней странице нашел приклеенный маленький конвертик. В нем была тусклая фотокарточка. Я подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть затемненное изображение. С фотографии сквозь пятна времени смотрели знакомые хмурые глаза на бородатом лице. Эта окладистая борода вначале сбила меня с толку. Она и балахон, похожий на монашескую рясу. «Старого монаха помнишь? — спросила меня книга. — Так вот, это он. Я принадлежу ему, и именно он сделал меня такой». — «Зачем?» — «Спросишь». Не спрошу. Какой еще старый монах? Ведь этот старик — мой дед Павел. Или не дед? Фотография мутная. И если допустить мысль, что на изображении все-таки мой дед, то сколько же ему лет сейчас?

Я услышал за окном голоса и осторожно выглянул из-за занавески. Некогда буйно разросшиеся кусты были аккуратно подрезаны. Тетка, которая раньше ухаживала за садом, была уволена, и на ее место взят садовник — крепкий мужчина с военной выправкой, соскучившийся по земле за почти двадцатилетнее мотание по военным гарнизонам Заполярья. Вот он и навел порядок. После процедуры обрезания, которую он провел всему, что тут росло, из-за кустов и деревьев неожиданно показался дом. Даже не так — Дом, с заглавной буквы. Он был красив и величествен, хотя вначале показался мне старой хибарой. Вид из окна тоже изменился, и, несмотря на то, что я скучал по той тени, которую давали разросшиеся кусты, мне нравились и слегка затененные зеленые лужайки, все в леопардовых пятнах солнечного света. И все хорошо просматривалось, особенно если ты сам спрятался за полуопущенной шторой. Под окном прогуливались дед, как всегда, укутанный по самую макушку, и Алиса в легком платье. Я с нежностью задержал взгляд на ее округлом животике. Она стояла в профиль ко мне и, наклонившись к деду, внимательно слушала. Вид у нее был, как у провинившейся школьницы. Неужели призналась в нашем вчерашнем разговоре? Сама, или дед обо всем догадался? Жаль, я не мог услышать, о чем они говорили. Теперь не знаю, как вести себя с дедом. Я поймал себя на мысли, что все эти тайны пугают меня. И я даже начал побаиваться деда. Жил с ним бок о бок целый год, ни о чем таком не думал, и вот, пожалуйста, нашел пачку давнишних писем, несколько странных фото и бог весть что готов сочинить. Во всяком случае, он не вампир, с некоторым удовлетворением отметил я. Вон как бодро катит свою коляску под солнечными лучами. Вампир уже наверняка бы корчился в смертельных судорогах. Но все-таки нужно будет внимательно осмотреть тело Алисы на предмет укусов. Господи! О чем я думаю? Пора прекратить просмотр глупых фильмов. Такая ерунда. Нет, не ерунда. Дед, конечно, не вампир. Иначе ты был бы уже укушен. Но что-то с ним нечисто. И это ты почувствовал в самый первый день, когда приехал. Помнишь, как у тебя бегали мурашки по всему телу, стоило только войти в его комнату. Потом впечатление сгладилось. Конечно, ведь он вызвал юриста и переписал на тебя свое имущество, показал, каким ты станешь богатым после его смерти. И богатство, в которое ты нырнул с разбегу, совсем затуманило голову, и вот ты уже ничего не боишься и не предчувствуешь. А стоило бы… Мерзкий голос нашептывал и нашептывал. И я внимательно слушал его и смотрел в окно на прогуливавшуюся там парочку, и чем больше я смотрел, тем страшнее мне становилось, ведь ни одно слово не пропало даром. Нужно было немедленно забирать Алису от деда, да и вообще из этого дома, и удирать. Бог с ними, этими миллионами. Я получил нечто большее и теперь хотел это сохранить. У меня созрел план, что и как делать дальше.