Ирина Скидневская - Самая страшная книга 2014

Топор ударил стражнику в лицо, и он упал. Но тут же попытался встать, заливая землю кровью. Через стекло Миних с ужасом увидел, что сделала с ним алебарда — одна сторона головы стражника была отсечена, болтались кровавые лоскуты плоти.

Экзорцист поднял руку — широкий рукав спал до запястья — и щелкнул пальцами. Стражник с алебардой снова размахнулся и свалил раненого с ног, проломив череп. Затем аккуратно положил топор на булыжник дорожки, воткнув острым обухом в шов, так чтобы полумесяц лезвия смотрел в мрачное небо, и, примерившись в рост, упал на него шеей.

У Миниха потемнело в глазах, горло перехватило.

Губернатор на обессиленных ногах добрел до стола, уронил себя в кресло и рванул ящик. Внизу истошно завопили, ритмично застучало, будто кто-то бился головой о стену. Он уже слышал поднимающиеся по лестнице шаги. Две пары ног в мягкой обуви.

— Безмерность грехов! Вонь греховности! Ее могу заглушить только костры! Haeretica pessimi! [3] Бессовестные еретики (лат.).

Экзорцист вошел в кабинет и вперил в Миниха серебро глаз, прячущихся в темноте капюшона Следом появился монах: замер в дверях, глядя на лестницу, и смотрел до тех пор, пока крики, стоны и стук внизу не прекратились. К своему краткому удивлению — губернатора колотило от страха, мысли дробились — последнюю фразу экзорциста Миних не понял, хотя готов был поклясться, что знает каждое слово… знал.

Плотный испанец заскользил вдоль стены к столу. Миниха трясло, словно в малярийном ознобе. Двуствольный кремниевый пистолет скакал в руках, он пытался направить дуло в сторону экзорциста.

— Ваш город — яма, наполненная греховными страстями! И способы их удовлетворения воистину омерзительны в своем разнообразии, — произнесли невидимые губы. Человек в балахоне с капюшоном подступал ближе. Молчаливый монах стоял в дверях, сложив руки на впалой груди.

— Ни шагу боле… выстрелю… — выдавил Миних, пытаясь положить палец на курок.

Экзорцист рассмеялся. Он сделал странный знак кистью — руки губернатора неожиданно перестали трястись, он взвел курок, затем против своей воли перехватил пистолет правой рукой, развернул и сунул длинные стволы себе в рот. Холодный металл уткнулся в небо.

— Bien? [4] Хорошо ( исп.). Не промахнетесь? — спросил испанец. — И на дорогах мыслей стерегут разбойники, верно? Ужасно, когда теряешь контроль над своим телом…

Миних чувствовал вонь, истекающую от экзорциста. Так пахнет заваленная трупами река, залитые нечистотами улицы.

— Вы хотели избавиться от призрака, а получили молот, который ударит огнем и железом по всем еретикам этого города. Вы смешны… Дух покойного императора — простой фигляр, дурачок. Проступки этого обманщика перед господом ничтожны среди грязи улиц и душ… Всюду el infierno, la hereja!.. [5] Черт возьми, ересь! (исп.) . Выбрось его! За преступления пусть карает закон, а за грехи — буду карать я.

Губернатор извлек мокрые стволы изо рта и отшвырнул пистолет в сторону. Как бы он не желал это сделать — сделал все-таки не он. Его тело слушалось испанца.

Экзорцист был уже в двух шагах, стоял по другую сторону стола.

Миних не мог пошевелить даже пальцем.

— Ты ответишь… — Язык еще принадлежал ему.

Когда испанец рассмеялся, волны разложения, накатывающие от него, стали невыносимыми.

— Почему бы людям не брать пример с животных? Радоваться каждому дню. Петух воспевает даже то утро, когда окажется в супе. А вы? — сказал экзорцист. Он перестал хихикать — Beelzebub! Astaroth! Shabriri! Azazel! Osiris! Nikta! Per nomina praedicta super, conjurote! [6] Вельзевул! Астарот! Шабрири! Азазел! Озирис! Никта! Вышеперечисленными именами заклинаю тебя! (лат.).

Губернатор перестал понимать латынь… он осознал, что не помнит, чем занимались монахи в Петербурге эти два… три… дня после прибытия… не помнит многого… даже детство в болотистом Вюстелянде… осталось только название волости, но тоже истлевало, уходило…

— Per nomen sigilli! Conjuro et confirmo vos, demon fortes et potentes, in nomine fords, metuendissimi el benedicti: Adonay, Elohim, Saday, Eye, Asanie, Asarie… [7] Священной и почитаемой печатью! Заклинаю вас, демоны сильные и могущественные, именами страшными и чудными: Адонаи, Элохим, Садаи, Эйе, Асание, Азарие (лат.).

Острая боль в животе сложила его пополам. Миних ударился лбом о край стола, вывалился из креслам Рвота и кровь хлынула на доски. Он повалился лицом вниз, со свистом дыша, парик слетел с головы. Никогда в жизни ему не было так больно.

— Hirundinis memoria, vermis! [8] Проглоти свою память, червяк! (Лат.)

Экзорцист приблизился к нему — край балахона мелькнул возле перекошенного лица губернатора, дергающегося в луже собственной кровавой блевоты. Боль крутила внутренности, крошила позвоночник, выдавливала глаза. Нога испанца опустилась на его плечо, перевернула на спину. Миних ничего не видел сквозь слезы. В его кишках копошились личинки.

— Sub mea! Fiat servus submissa! [9] Подчинись воле моей! Стань рабом безропотным! (Лат.)

Боль стала утихать. Миних с трудом оторвал от пола голову. Его измятые внутренности горели огнем.

Через несколько минут он смог сесть и очистить глаза от слез.

— Iterum audistis me!.. [10] Снова внемли мне!.. (Лат.) — закончил испанец, — Теперь — ты мой пес.

Он скинул капюшон, впервые в присутствие губернатора, и Миних закричал. Кричать он мог. О да, за целый мир.

— Заткнись, — приказал экзорцист.

Губернатор замолчал.

Места для собственных мыслей и страхов практически не осталось — так становится полна шкатулка для украшений красивой дамы. Голову Миниха наполняла горькая преданность новому хозяину.

Присвистывая и завывая, как голодный волк, мокрый ветер облизывал черные кости развалившегося ночью сарая. Николай стоял на крыльце и, кутаясь в кафтан, отрешенно смотрел на деревянный скелет, сквозь который виднелось темное поле. Кривой, размытой чертой до самой небесной хляби по нему ползла рыжая, блестящая дорога. Поле тащило ее на холм, за которым она пропадала в холодном тумане.

— Хорош был сарай, — вздохнул он.

— Да что там? Гнилой был! — отозвался из конюшни Макар, — Того и гляди рухнет. Феклу чуть не прибило доской как-то раз. Так его бабы с тех пор стороной обходят. Где ж тут хорош.

— А что там на дороге? Гляди! — Николай вытянул руку в сторону разрушенного сарая.

— Что?

— Никак корова загуляла…

Макар подошел к Николаю и, сощурившись, стал напряженно вглядываться в сырую даль.

— Не. То человек, кажись. Пьяный, видать, смотри, как шатает. Во, упал!

Затаив дыхание, оба стали всматриваться в едва заметную точку на дороге. Новый порыв ветра намочил лицо Макара, стоявшего с краю навеса, и бородач вытерся рукавом.

— Не встает. Околеет он так! Ну-ка, Макар, выводи телегу!