Артур Мейчен - Мейчен

Судья спросил слугу, почему он, побоявшись идти в Чаррингворт в девять часов, не побоялся это сделать в двенадцать. Перри ответил, что в девять часов было совсем темно, а в двенадцать светила луна. Потом его спросили, почему он ни в первый, ни во второй раз не узнал, не вернулся ли хозяин? Перри сказал, что видел свет в комнате хозяина, которого «никогда не бывает в это время». Было принято мудрое решение держать Перри под стражей, так что он часть времени проводил в Кэмпдене, часть — в тюрьме, часть — в кабаке (добрые времена!), рассказывая всякие небылицы. Одним он говорил, что мистера Харрисона убил лудильщик, другим — что он был ограблен и убит чьим-то слугой, третьим — что его убили, а тело спрятали в посадках фасоли. Посадки фасоли обыскали, но ничего не нашли. Наконец Перри признался, что Уильяма Харрисона убили его мать и брат. Он заявил, будто эти двое «не давали ему житья» — обратите внимание на близость этой идиомы семнадцатого столетия к современной «отравлять жизнь» — все время, как он служил мистеру Харрисону. Они постоянно говорили о своей бедности и о том, что Джону ничего не стоит шепнуть им, когда мистер Харрисон пойдет в Чаррингворт за деньгами.

Наконец в Джоне Перри взыграли сыновьи и братские чувства, как он выразился, и в четверг утром — в день исчезновения мистера Харрисона — он встретил на улице Кэмпдена своего брата и сказал ему, что хозяин вечером собирается в путь и что Ричарду нужно встретить его, когда он будет с деньгами возвращаться домой. Вечером миссис Харрисон послала Джона Перри навстречу хозяину, как нам известно, и это было примерно в восемь тридцать. Он встретил своего брата Ричарда, и они шли вместе в сумерках, пока не оказались рядом с Конигри, где леди Кэмпден запрещала ходить посторонним. У некоторых, правда, был ключ. К их числу относился, конечно же, и мистер Харрисон как доверенное лицо леди Кэмпден, и он обычно ходил через Конигри, так было быстрее. Добрый сын и брат Джон Перри увидел человека, который ступил на землю Конигри, и сказал Ричарду Перри, что, наверное, это его хозяин и Ричард может забрать у него деньги. А он, то есть Джон, пока прогуляется в поле. Итак, Джон пообщался с природой и вернулся, чтобы увидеть своего хозяина лежащим на земле, Ричарда — наклонившимся над ним, а свою мать рядом с ними. Уильям Харрисон крикнул:

— Негодяи, вы хотите убить меня?

Джон Перри пришел в ужас и сказал Ричарду, что в мыслях не держал убийство. Торопливо проговорив: «Тихо, тихо, не будь дураком», Ричард задушил старого мистера Харрисона, которому было уже семьдесят лет. Расчетливый убийца вытащил из кармана своей жертвы кошель с деньгами и бросил его матери, а сам вместе с братом отнес труп в сад, находившийся рядом с Конигри; долго думали, что делать дальше. Наконец решили бросить мертвое тело в «большую яму возле: мельницы Уоллиигтона, что стоит за садом». На этом Джон покинул свое семейство, взяв шляпу, воротник и гребень хозяина, которые поначалу оставил в курятнике. Потом все было, как Джон Перри рассказывал на допросе, то есть он действительно встретил Рида и Пирса, а распрощавшись с ними, отправился за шляпой, воротником и гребнем, помял их немного и оставил на дороге, где они были найдены крестьянкой. Что же до хозяина, сказал Джон, если его труп не найдут в яме, то ему неведомо, куда он мог подеваться.

Обыскали яму, обыскали пруды для разведения рыбы, развалины, оставшиеся после гражданской войны,* но тело мистера Харрисона не нашли. Тем не менее Джоан и Ричард Перри, мать и брат Джона, были взяты под стражу; и все семейство было обвинено в убийстве мистера Харрисона. Джоан и Ричард все отрицали, призывая на себя страшные кары, если они в самом деле виноваты в том, в чем их обвиняли: Джон же стоял на своем и клялся жизнью, что говорит правду. Все трое были отправлены в тюрьму. По дороге Ричард, шедший последним, «вытащил из кармана тряпку и, уронив ленту, которую подобрал стражник, стал просить, чтобы ее вернули ему, мол, это лента его жены». Однако стражник показал ленту Джону, и тот с печалью признал ее: именно ею его брат задушил мистера Харрисона. На другой день, в воскресенье, узников повели в церковь. Им пришлось проходить мимо дома Ричарда, и двое из его ребятишек бросились к нему. Меньшего он взял на руки, другого потрепал по голове, и у обоих пошла носом кровь. Это обернулось бедой для Ричарда.

Было и еще кое-что. За год до описываемых событий кто-то проник в дом мистера Харрисона, пока тот находился на «наставлении» — пуритане все еще были сильны в 1659 году, — и взял 140 фунтов. Мировой судья, пользуясь покаянным настроением Джона, спросил, не знает ли он что-нибудь об ограблении. Конечно же, он знал. Ричард взял деньги и спрятал их в саду. Сад обыскали, но ничего не нашли.

На сентябрьской выездной сессии суда присяжных все трое предстали как обвиняемые и ограблении, отягченном убийством. Судья, сэр Кристофер Тернер, отказался вести дело об ограблении и убийстве за отсутствием трупа. Что касается ограбления — ограбления 1659 года, — обвиняемые сначала говорили о своей невиновности, а потом, последовав доброму совету, признали себя виновными и были помилованы на основании Королевской амнистии. Позднее они опять заговорили о своей невиновности.

В 1661 году весной все трое вновь предстали перед судом, который вершил сэр Роберт Хайд. Признание Джона было расценено как свидетельское показание. Но Джон заявил, что был не в себе и ничего не помнит. Всех троих признали виновными в убийстве Уильяма Харрисона и казнили на Бродвей-Хилл в виду Кэмпдена. Первой повесили мать — Джоан Перри. Ёе считали ведьмой, наложившей заклятье на своих сыновей, отчего, пока она была жива, они не могли признаться в своей вине. Потом на виселицу взошел Ричард и умер, клянясь в своей невиновности и умоляя брата сказать все, что он знает, о мистере Харрисоне. «Упрямый и злой» Джон был последним и заявил, что не обязан ннкому ни в чем признаваться. Тем не менее, в конце концов он сказал, что ничего не знает о смерти хозяина, однако добавил, что когда-нибудь правда откроется.

Так и случилось. Прошло немногим меньше двух лет, как мистер Харрисон возвратился в Кэмпден.

Он рассказал о своих приключениях в письме, адресованном сэру Томасу Овербери, рыцарю, из Бортона (недалеко от Кэмпдена), что в Глостершире. И начал с самого начала.

«Был сезон жатвы, когда в четверг вечером я отправился в Чаррингворт собрать арендную плату для моей госпожи Кэмпден, а так как арендаторы работали в поле и возвращались домой поздно, то и я припозднился в Чаррингтоне. Хотя рассчитывал получить много денег, на руках у меня было всего двадцать три фунта; по дороге обратно (по узкой тропе в зарослях дрока) я встретил всадника, который спросил: «Это ты?» Испугавшись, что он затопчет меня, я ударил его лошадь по морде, а он ударил меня мечом несколько раз и поранил мне бок, хотя я защищался (моей легкой тростью), как мог. Потом кто-то сзади ударил меня по ноге и, схватив за воротник дублета, потащил к живой изгороди, находившейся неподалеку. Потом пришел еще один, но денег они не взяли, а посадили меня на лошадь позади одного из них, заставили обхватить его руками и надели мне на руки что-то вроде кандалов, потому что я слышал щелчок, после чего они накинули на меня широкий плащ и повезли прочь. Уже давно наступила ночь, когда мы остановились возле стога сена, находившегося рядом с каменной ямой; там они отобрали у меня деньги, и это было за два часа до рассвета (так сказал один из них). Спустив меня в яму, они оставались там еще (как мне показалось) около часа. Когда же они опять привели лошадь, то потребовали, чтобы я вылез из ямы, а на мой вопрос, что они собираются со мной делать, ведь деньги уже отобрали у меня, один из них ударил меня; потом они вместе вытащили меня наверх и, прибавив к моим деньгам еще много денег, посадили на лошадь. В пятницу вечером, перед самым закатом солнца, они внесли меня в дом… почти мертвым, потому что я был весь в синяках из-за тяжелых кошелей с деньгами. Увидев, что я не могу ни стоять, ни говорить, женщина, которая была в доме, спросила, не принесли ли они ей покойника? И те люди ответили, что я не покойник, а их друг, который тяжело ранен и которому требуется помощь лекаря. На это она сказала, что, если они не поторопятся, я умру еще до прихода лекаря. Тогда они положили меня на подушки и позаботились о том, чтобы никто не входил в комнату, кроме одной маленькой девочки; сами же оставались в доме — дали мне суп и напоили бренди. Утром, очень рано, меня вновь посадили на лошадь, и около трех или четырех часов мы уже были на побережье в местечке Дил, где они положили меня на землю. Один из них остался со мной, а двое других отошли в сторону, чтобы поговорить с подошедшим к ним человеком. Я услышал, как они упомянули семь фунтов, после чего все трое исчезли, но через полчаса вернулись.