Софья Ролдугина - Пряный кофе

По гнилым доскам, переброшенным через дыру меж ступеней, я сбежала из последних сил, повторяя про себя беспрестанно: «Святая Генриетта, святая Роберта, святой Кир… хоть кто-нибудь… Святая Генриетта…» – и, едва добравшись до твёрдой земли, рухнула на месте.

– Лиам! Юджи! – позвала я, не надеясь, что меня услышат. – Сюда!

Но они услышали.

После сухого, дымного жара в пылающем здании воздух обжигал грудь. В глаза словно песку ветром насыпало. Я стояла на коленях и надрывно кашляла, растирая лицо ладонью, и когда меня подхватили сразу две пары горячих рук, то это показалось видением, галлюцинацией.

– Ты полегче, полегче, – раздался дрожащий голосок Юджи. – Мальчиков отнеси к машине, а я леди Виржинии дойти помогу. Ну же, леди Виржиния, поднимайтесь, пожалуйста. Тут уже угли сыплются, стена вот-вот рухнет, страшно же…

Едва осознавая происходящее, я позволила забрать у себя корзину и поднялась на ноги, едва ли не повисая на Юджинии. Земля рывком поднималась на дыбы и раскачивалась, как палуба корабля в шторм. Запах гниющего мусора уже даже не казался противным, наоборот, успокаивающе-сладковатым. В горле словно стоял ком.

Но не успели мы сделать и два десятка мучительно трудных шагов, как раздался оглушительный грохот, пробирающий до самых костей. Смаргивая слёзы, я обернулась через плечо – в тот самый момент, когда здание театра сложилось внутрь, и смешались в одном пылающем горниле раскалённые камни, обугленные балки и доски, остатки реквизита и растрескавшаяся черепица.

Лайзо остался внутри. Как и Мадлен.

Кажется, я закричала, когда осознала это. И, может быть, рванулась из рук Юджинии туда, были похоронены два безмерно дороги мне человека. Подруга, которую я не сумела удержать от гибельного пути, и тот, кто отправился в огонь по моему эгоистичному приказу.

Если бы я тогда промолчала… если бы я промолчала, то спасся бы хотя бы один!..

– Ты держи её, – донёсся, как сквозь пуховую перину, голос Лиама. – Она, знать, дымом надышалась. Я вот когда в Смоки Халлоу забрался…

Это немного отрезвило меня. Я не имела права поддаться сейчас чувствам. Под моей опекой было четыре ребёнка, пусть два из них в определённых кругах и могли уже считаться почти взрослыми. Абени, похоже, ускользнула, и она могла вновь нанести удар – тогда, когда ей заблагорассудится.

Внезапно меня настигло запоздалое осознание.

– А ведь это её вина, – прошептала я беззвучно, едва шевеля губами. – Это она устроила. Абени и её господин.

Валх.

«Я найду их – и уничтожу, – стучало в висках навязчивое, как мигрень. – Найду и уничтожу. Найду и уничтожу. Чего бы мне это ни стоило. Чего бы это ни стоило…»

Ресницы у меня слиплись, точно от воска. С трудом открыв глаза, я в последний раз обернулась на театр – без надежды, глухим отчаянием питая собственную ярость. Огонь уже стихал, словно та сверхъестественная сила, которая питала его, развеялась, как ночной туман на ветру. В багровом свечении догорающих развалин, в дыму и в чаду темнели очертания чудом уцелевшей восточной стены, а справа от неё…

…справа от неё виднелся фантасмагорический силуэт, отдалённо напоминающий человеческий.

Я снова моргнула и тыльной стороной руки протёрла лицо.

– Юджиния, посмотри туда, – указала я рукой направление. – У меня что-то с глазами, кажется. Всё плывёт… Кто там?

Юджи – умница! – не стала ничего спрашивать, а старательно сощурилась, вглядываясь в дымовую завесу, подсвеченную тлеющими развалинами. Я из последних сил удерживалась от того, чтобы не повалиться наземь прямо там, и цеплялась пальцами за её плечо. Обожжённым и исцарапанным пальцам даже мягкая ткань пальто была что пемза.

– Мистер Маноле, думаю, – ответила Юджи наконец. – Несёт кого-то на спине. Жуть какая, мне-то сначала примерещилось, что двухголовое чудище идёт.

Мир вокруг окончательно смазался. Щекам стало сперва мокро и горячо, а затем – холодно.

– Он не обманул. Он действительно справился, – прошептала я, чувствуя, что улыбаюсь, несмотря на саднящую боль в груди и опустошающую усталость. – Юджи, милая, помоги лучше Лиаму. Я вполне могу стоять и сама.

– Правда? – недоверчиво переспросила она.

Выпрямить спину и расправить изрядно обгорелую накидку на плечах было невообразимо трудно, однако я сделала это – и кивнула, уверенно и светски:

– Разумеется. Я ведь леди – значит, я справлюсь с чем угодно.

И пусть такие самоуверенные слова были откровенным преувеличением, до автомобиля мне действительно удалось добраться без посторонней помощи.

А Лайзо уцелел, и, более того, особенно и не пострадал, умудрившись выбраться в очередной раз сухим из воды – или, точнее, невредимым из огня. Впрочем, тогда я едва ли осознавала это. Поездка прошла точно в лихорадке. Запомнилось, как Лиам, сидя рядом с водительским местом, постоянно тараторил, вновь и вновь рассказывая, как они с Юджи терпеливо ждали, как боялись и как были рады увидеть меня, как удивились, обнаружив мальчиков Андервуд-Черри в корзине… Запомнился чёткий профиль Лайзо на фоне светлеющего неба, и собственное изумление – неужели ночь закончилась так быстро?

Но ярче всего отпечаталось в памяти, как я обнимала Мадлен, гладила её по спине и рукам, вздрагивая каждый раз, когда натыкалась на ожоги и раны. А она всхлипывала, тяжело дышала, но никак не могла расплакаться, только открывала рот, словно рыба, выброшенная на берег. Из трещинки на губе сочилась кровь.

– Ххха-а… Хха-а-а… – выдыхала Мэдди, и брови её были заломленным болезненно острым углом. – Ха…

– Тише, тише, – повторяла я. – Всё уже позади.

А потом она вдруг словно вовсе лишилась способности дышать – и закаменела. Взгляд её застыл. И когда я похолодела от ужаса при мысли, что самая близкая подруга умерла у меня на руках, она вдруг произнесла тихо, сдавленным, сипящим голосом:

– Хэрриэт. Я Хэрриэт.

И наконец расплакалась.

Когда мы вернулись домой, Паола уже проснулась и успела перепугаться до седых волос. Я, к несчастью, пребывала в таком состоянии, что даже успокоить её не смогла. Моего самообладания хватило лишь на то, чтобы отдать несколько коротких приказов: Клэру Черри ничего не говорить, слуг не пугать, немедля послать за доктором Хэмптоном, чтоб он осмотрел детей и Мадлен. А меня не будить до вечера и никому не входить в мою спальню, даже если приедут одновременно Его Величество Вильгельм Второй, святой Игнасиус – покровитель Бромли, мой адвокат мистер Панч – и все разом потребуют аудиенции.

– А причём здесь адвокат? – робко поинтересовалась Юджиния.

– Не знаю, – царственно ответила я и закрыла дверь спальни, потом забралась на кровать – и, кажется, тут же заснула.