Ким Ньюман - Эра Дракулы

Уверенно и со взвешенной решимостью она позволила ему обнять себя. Пенелопа откинула голову, и Артур поцеловал ее в шею. Обычно добыча стонала при первом укусе, когда зубы нежно пронзали кожу. Девушка же расслабилась и во всем его слушалась, не издавая ни звука. Он крепко прижал ее к себе, когда алая жидкость потекла ему в рот. В момент единения он ощущал не только ее кровь, но и разум, понимал обдуманную злость, чувствовал перемену в ее обычно столь упорядоченных мыслях.

Он жадно глотал, забирая больше, чем д о лжно. Было так трудно оторваться от фонтана! Не удивительно, что многие «новорожденные» убивали своих первых любовников. Кровь Пенелопы оказалась одной из лучших. Никаких нечистот, она проскользнула по горлу медовым ликером.

Девушка положила руку Годалмингу на щеку и оттолкнула в сторону. Поток остановился, и Артур неожиданно для себя принялся втягивать холодный воздух, но остановиться сейчас уже не мог. Он подхватил Пенелопу на руки и бросил на диван. Рыча, прижал ее и рванул за воротник. Блузка порвалась. Годалминг промямлил извинение и ринулся на нее, ртом забирая складку кожи с верха груди. Сок, бегущий по жилам девушки, завораживал его. Зубы вошли в лунки, оставленные предыдущим укусом, алая жидкость сочилась из них, пока он бередил рану. Пенелопа не сопротивлялась. Кровь, пузырясь, текла ему в рот, а перед глазами Артура играли фиолетовые вспышки. Не существовало «теплого» чувства, сравнимого с этим. Оно было больше, чем пища, больше, чем дурман, больше, чем любовь. Никогда он не чувствовал себя более живым, чем в тот момент…

…Он очнулся, стоя на коленях рядом с диваном, раскинувшись на ее груди и тихо всхлипывая. Несколько минут буквально выжгло из памяти. Подбородок и рубашка пропитались красным. Электрические разряды струились по венам. Сердце горело, наполняясь чужой кровью. Казалось, на мгновение Артур и вовсе потерял сознание. Она села на диване и подняла голову. Годалминг воззрился на нее с изумлением. Ярко-пурпурные раны выделялись на шее и груди Пенелопы.

Мисс Чёрчвард улыбнулась скромной, натянутой улыбкой.

— Так вот из-за чего вся суета, — сказала она.

Девушка помогла ему подняться на диван, словно мать, усаживающая сына позировать для семейной фотографии. Артур, затихая, все еще чувствовал Пенелопу во рту и в голове. Плечи его опустились. Она начисто вытерла места укусов платком, морщась от боли. Потом застегнула жакет над порванной блузкой. Волосы ее растрепались, и какое-то время она возилась с ними.

— А теперь, Артур, — произнесла Пенелопа, — когда ты удовлетворился мной…

Он не мог говорить. Он был пресыщен, беспомощен, словно змей, переваривающий мангуста.

— …я завершу обмен и удовлетворюсь тобой.

В руке ее сиял нож.

— Я так понимаю, это очень просто, — сказала она. — Будь милым и не сопротивляйся.

Лезвие прикоснулось к его горлу. Оно оказалось достаточно острым, чтобы рассечь плотную кожу, но боли Годалминг не почувствовал. Клинок не был посеребрен. Рана зарастет практически мгновенно.

— Ах, — воскликнула она от отвращения.

Но затем совладала с собой и прижалась небольшим ртом к сделанному разрезу. Потрясенный, Артур тут же понял, в чем дело. Пенелопа языком раздвинула края раны и начала сосать из него кровь.

— Вы должны лежать наверху, отдыхать, — сказала ей Эмуорт. — Так вы быстрее вылечитесь.

— А смысл? — спросила Женевьева. — Прыгающая жаба все равно вернется и прикончит меня.

— Вы не знаете наверняка.

— Знаю. Я не понимаю, почему оно хочет меня уничтожить, — но оно сделает это. Я жила в Китае. Подобные существа не сдаются по собственной воле. С ними нельзя договориться, их нельзя остановить. Я могу с таким же успехом выйти на улицу и ждать, пока оно не придет за мной. По крайней мере так никто другой не попадется ему на пути.

Эмуорт сказала негодующим тоном:

— Вы причинили ему вред.

— А он мне — гораздо больший.

Лучше Женевьева себя не чувствовала. Она постоянно, не отдавая себе в том отчета, вертела головой, проверяя сломанную и поставленную на место шею. Голова еще не отвалилась, но иногда казалось, словно это вот-вот произойдет.

Дьёдонне осмотрела лекционный зал, превращенный в самодельный госпиталь:

— Китайских посетителей нет?

Медсестра покачала головой. Она слушала грудь маленькой «новорожденной» девочки. На секунду Женевьеве померещилось, что это Лили. Потом она все вспомнила. Пациентом оказалась Ребекка Космински.

— Хотела бы я знать, кто из нажитых мною врагов настолько сильно меня ненавидит.

Китайский вампир был наемником. По всему Востоку таких созданий использовали в качестве убийц.

— Я думала, мне хотя бы скажут. Нельзя же настолько впустую потратить деньги, не дав мне понять, за что отрывают голову.

— Тише, — сказала Эмуорт. — Вы пугаете девочку.

Неожиданно устыдившись, Женевьева поняла, что сестра права. Маленькая вампирша выглядела задумчивой, но ее зрачки сузились до крохотных точек.

— Мне жаль, — извинилась она. — Ребекка, я такая глупая, навыдумывала тут всяких историй.

Та улыбнулась. Еще несколько лет — и она ни за что не поверит в столь неприкрытую ложь. Однако сейчас она по-прежнему внутри оставалась ребенком.

Чувствуя себя бесполезной — все ее обязанности отдали другим, пока она не поправится, — Женевьева послонялась по госпиталю несколько минут, а потом вышла в коридор.

Кабинет директора оказался заперт; снаружи притаился Монтегю Друитт. Дьёдонне пожелала ему хорошего вечера и спросила:

— А где доктор Сьюард?

Тот явно не хотел с ней говорить, но все-таки ответил:

— Отсутствует, причем без всяких объяснений. Это так неудобно.

— Могу я помочь? Как вы знаете, я пользуюсь доверием директора.

Друитт покачал головой, поджав губы. Он думал, что это дело для «теплых» мужчин. Женевьева не могла понять, чего он хотел. Монтегю оставался еще одной обожженной душой, работавшей в Холле; вампирша понимала, что никогда не сможет найти с ним общего языка и ничем не сможет ему помочь.

Она оставила его в коридоре и отправилась в приемную, где недружелюбная «теплая» медсестра отправляла поток мнимых больных в туман, иногда соизволяя признать, что некоторые из них действительно страдали от какой-то смертельной раны.

Последнее время доктор Сьюард часто отсутствовал. Женевьева думала, что у него случилось какое-то личное горе. Как и у любого другого. Даже несмотря на всю боль в сломанных костях, она все еще не могла забыть смерть Памелы Борегар. Каждый кого-то теряет. Близкие покидали ее на протяжении столетий. Но в Чарльзе утрата горела очень ярко.

— Мисс Дьёдонне?