Олег Мизгулин - Морок

И тут, здрасте, приехали. Алёне втемяшилось, что он её любовь на веки. О замужестве стала заикаться. Какие-то планы-трёхлетки на будущее, где имелось место (подумать только) детской коляске. С ума сошла гёрлфренд… У Ваньки-то политика ровная, без поправок на первые десяток годочков. Молод, чтоб в папы идти и баста! Пиво на губах не обсохло. Но это даже не главное. Не видел Ваньша Алёну в роли супруги, не видел и всё. Стал копаться, сопоставлять, сравнивать… Оказалось, девочка внешне хоть и конфетка, тем не менее, туга на юмор — раз! Не достаточно умна — два! Порой занудна, а это мать ревности — три! Последние два качества, верней антикачества проистекали от первого: неумения схватывать шутки. Шутил Ванька много, просто как дышал, а глядя на жирафью реакцию Алёны, выпадал в осадок. Так нельзя! Непробиваемые каменные черты Алёны отбивали желание шутить в дальнейшем, а это в свою очередь рождало комплексы и дискомфорт. Та скоро поняла что-то и стала имитировать в угоду Ваньке смех. Это добило его окончательно. Девушке пора было сделать ручкой. Определённо пора…

…Огонь в печи горел без треска и шума, ярко и ровно. Настолько ровно, что казался неоновой подделкой новомодных электрических штучек. Ване, по крайней мере, он не показался реальным, поскольку связь с реальным он потерял сразу, когда был вырван вдруг из купейно-вагонного течения чего? Мыслей? Воспоминаний? Сна? Как это можно обозвать? Когда вроде живёшь, а оказывается, всего лишь полистал страницы прошлого…

Алогизм его не удивил. Он вспомнил хорошо, с какого места впал в эту прострацию. Он вспомнил и спину с капюшоном, и эту самую печь. И как вошли они, и как уставились, и… И? Забавно, что дальше Ваня не мог сказать, где обманулся, приняв сон за явь. Или всё-таки не сон?

Ваня огляделся и убедился, что не совсем вышел из того, что можно обругать… Чем? Мороком? Пусть так… Не было своих. Вообще никого, и… Ничего. Не было ни стен, ни крыши, ни краёв, ни столов, ни углов, ничего. Ни дома, ни околодомья, туман… Который даже и не туман, а хмарь какая-то белая. Словно художник стёр всё лишнее, не нужное. Искрошил резинку, выскреб до бело-бела и оставил печь, огонь в ней и вот этого чудика, который надо думать субтильная ипостась его же подсознания. Так я где? В портале? Давид? — Давидушка?! Ты ли это братец? Не томи… Открой личико! — Слова показались громкими и оттого фальшивыми. Шутил Ваня всегда в полтона, дабы точней передать иронию. А тут… Фигура чинно повернулась, но вопреки ожиданию, под капюшоном был не Давид. На Ваню смотрел незнакомый парнюга, пожалуй, что моложе его, лет на пяток… Косая чёлка на правый глаз, сейчас так не ходят. Теперь или полубокс или вовсе ноль — пацанский фасон. А это что… Хиппи? Всего из того, что знал Иван о хиппи — это патлы до плеч, часто не мытые и нечесаные. Гитара и портвейн — вся визитная карточка. Такой вот негустой запасец знаний, почёрпнутый из истории СССР. Но незнакомец вряд ли дотягивал до конструктивного образа. Волосы были ухоженные и не то, что до плеч, ушей не скрывали. А выхоленная чёлка на глаз служила не иначе предметом гордости и являлась результатом ежедневного труда расчёски. Какой же тут хиппи, скорей стиляга, но те повымирали ещё раньше, так что… Этот юноша имел свой личный индивидуальный бренд, и… И именно благодаря имиджу, кадрил, похоже, девчонок. Надо думать, небезуспешно. Опять же судя по холёному самоуверенному личику. Он, Ванька, был сам из тех же повес и видел свою масть как рыбак рыбака. А тут и угадывать не надо. Кадрила, туда его в качель, коллега…

Парень молчал и странно улыбался. Что-то не нравилось в этой улыбке Ивану, что-то смущало.

— Представься для начала! — Затравил беседу Ваня. Сурово так затравил: с повелительно-снисходительной ноткой. Важно было расставить акценты сразу и дать понять, что бояться ему Ивану кого бы-то ни было, а тем более салагу моложе себя, не с руки. А что касается этих портальчиков и полутуннельчиков, так он, чай, не впервой замужем, пообтесался…

— Валера. — Ответил паренёк и заулыбался шире. — Зови просто…

— Ты откуда такой, Валера? С дискотеки 80-х?

— Почти угадал. С восьмидесятых я. С конца…

— На машине времени?

— А разве твоя память не машина времени?

— А, ну да! Ты же моя глубинная фантазия. Да?! Только тебя, юноша, я не помню чавой-то. Не во снах, не в яви. Да и в восьмидесятых не пришлось пожить, увы! Я поколение некст, товарищ!

В глазах нового знакомца просквозило веселье.

— Приветствую тебя поколение следующих! Прыток ты, Ванюша, я погляжу…

— На том и стоим. Ты не сказал, откуда я тебя могу знать или мог знать. В каком переулке я тебя видел?

— Ты меня не видел, да и… не знал, в общем-то, никогда. Я твоё последнее переживание.

— Какое ещё переживание?

— Я, скажем так, если уж ты затронул тему фантазий, я… яблонька. А ты — яблочко, что не далеко от деревца упавшее. Усёк метафору?

— Чего-чего? Ка…кое… яблочко? — Ваню неожиданно прошиб пот. Он понял. Он и вспомнил. Испугался и растерялся от этого понимания. Во, чёрт…

— Да-да, Ванюша, я Валера Кришевич, твой биологический папа. — Красавец-чёлка широчайше улыбнулся и Ваня понял, что не нравилось в этой улыбке. Наследственные ямочки с лица этого образчика.

— Такой я был в восемьдесят девятом, незадолго до твоего появления на свет и…

— А ты знал о моём появлении? — Резко, с грубостью оборвал его Ваня. — И знаешь ли сейчас?

— Нет. — Просто ответил тот. — Не тогда, не сейчас.

— Вот! — Иван зло выкинул указательный палец. — Не тогда, не сейчас! А какого пипа ты лечишь, что отец! А?! Настоящий-то в Москве или где там… жирует. А ты? Кто ты или что ты такое?! Шизофрения, без спросу одевающая одежды. Беспардонный морок, играющий на чувствах. Чего добиваешься? Чтоб я тебе по-родственному морду набил? Так я запросто. Всегда мечтал прижалеть папашку! Особенно того, кто был в восемьдесят девятом!

— Но-но, Ваньша! — Предостерегающе скрестил руки мнимый Кришевич. — Ты же знаешь, что я проекция. Бросаться на меня всё равно, что на галлюцинацию.

— Тогда какого х… ты провоцируешь?!!! — Внутри Вани всё орало. — Чего бы тебе Давидом не обернуться, так нет, ты копошишься в самом больном для меня. Я подкидыш. Мать переширялась. Отец сука свинтил. Так чего ты ждёшь от меня? Сладких апельсинов или кулаком в зубы?! И заметь! Если информация по родителям порожняковая, если там было всё иначе и как-то проще, заметь! Мать я прощу, а отца… Никогда!

Пока Ивана несло, парень не то, чтоб испугался, он как-то стух под выбросом его агрессии, которую, кстати, Ванька никогда за собой не замечал.

— Видишь ли, Ваня, во-первых: информация самая-самая, точней не бывает. Ты ведь видишь над собой, а я — под! Но здесь, на перекрёстке двух нас и обоих нас, карты вскрываются на три-четыре. Ничего не попишешь! Это как в покере, только на порядок откровенней. Во-вторых: Почему я не Давид, а молодой ублюдок Кришевич, на то есть резон. Хотелось разобрать некоторые моменты твоей жизни. По отцу тебе ясно, а вот ты… Считаешь, что живёшь внятно?