Олег Мизгулин - Морок

Он медленно двинулся по дорожке к часовне. Вернее, к месту, где была часовня. Или снова уже есть. Чудеса Вадим давно внёс в реестр повседневности. Теперь он жаждал Главного чуда, таинства Перехода. Остальное мало интересовало. Пусть хоть луна станет солнцем или дождь посыплет золотом. Вадим обозначил цель, но цель, как ни грустно, не спешила показаться в проёме мушки. Тропинка была достаточно извилиста, щербата и неоднородна. Как говорится с пригорочка на ямку, с ямки на пригорок. Обыкновенное таёжное непролазье, по которому Вадим лазал на раз-два. Только на сей раз, Зорин минимизировал шаг до прогулочно-черепашьего, что было в условиях перехода не совсем здорово. Поскольку он выбрал теорию «само должно появиться», Вадим упростил систему поиска. Глаз не задерживался на картинке более чем на две секунды. «Окно», посчитал Вадим, должно броситься само в глаза, как Нечто не входящее в стандартные рамки. Если оно конечно появится.

Тропа, выпрямив хребет, скоро вынесла на прогал, который законченно вытягивался в лесную поляну. Ту самую. Рентген дорожки не принёс никаких результатов, и Вадим облегченно поставил прочерк на том, что осталось за спиной. ЭТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ ЗДЕСЬ. Он так чувствовал, он так видел, он так представлял. Наитие обрывочно доносило, что для поиска чего-то не хватает. Какого-то звена либо артефакта, чего-то того, чего Вадим не мог скомпоновать зрительным образом. Но тем не менее, он решил начать «прочёс» площади. Относительная ровь под ногами позволяла прогулочно ходить и рассматривать жухлую пожелтевшую траву. Земля как земля. В тайге таких опушек пруд пруди! Но именно здесь первый раз «провалилась» Люся. Именно здесь периодически появляется часовня.

Вадим привычно оправил на плече ружье, единственный предмет, который считал третьей рукой. Он не представлял себя ТАМ без него. Пожалуй, он долго будет одёргивать плечо, и хватать несуществующий ремень. Человек соткан из привычек, но будет ли он ТАМ человек? Скорее, отдельная частица разума в огромном мегакосмосе.

Он начал неторопливый трал с восточной окраины опушки. Ботинки пылили в редких проплешинах травы и утопали там, где трава поднималась до колена. В глаза ничего не бросалось: ни свечения, ни искажения и Вадим полностью перепоручив дело чутким глазам, мерно удалился в свои мысли. Он, разумеется, выносил на анализ то, что видел, и это никоим образом не мешало ему думать. А думать ему вдруг приспичило о матери. Как странно, что он не подумал о ней раньше. Сумрачная его половина знает всё, что творилось некогда, когда он сам, в силу неспособности понимать и размышлять, пропустил событие по младости лет. Ни секунды не сомневался, ни граммулички в правдивости информации. Прав и Олег, и Люся: подкорочная область — это заоблачные знания, редко подкидываемые в виде интуиции, но чаще прозябающие в спящем режиме. А что мама? Почему она так поступила со мной? Где была её любовь к своему первенцу? Захотелось пожить красиво? Но почему не забрала меня с собой? Не понимаю… Дедушка. Это да! Он мог любого словом вытянуть, да что словом… Взглядом одним мог приморозить. Дед — это легенда. Масштаб. Но если испугалась отца, могла бы возобновить попытку позже, года скажем через четыре или даже три? Ведь могла же… Или не хватило характера перебить тиранию отца? То не вопрос, Вадик. Скорее, ответ…

Деда Вадим любил, но никогда не понимал его докучливой суровости. Порой она его бесила. Особенно подростком, когда хотелось всё пробовать, испытывать и совать голову куда попало. Юношеский максимализм требовал неуёмных растрат энергии. А дед… Он одинаково ограничивал свободу перемещения: что в пять годиков, что в семнадцать лет. Тем не менее, дед дал ему многое, без чего бы счас его не было. А может и был бы, да судьба состоялась иначе. Не таёжничал бобылём, а сидел бы в тёплом уютном кресле, рядом жена, собака… Сынишка в детском манеже. Так что же лучше, Зорин Вадим Николаевич? Твоя доля или доля тысячей счастливцев, у которых всё как надо? Вопрос без ответа, но возвращаясь к Глебу Анатольевичу, Вадим не винил его. Дед сделал его мужчиной, хотя и лишил ласки матери. Была ли сермяжная правда таёжника правее правды его матери, Вадим не решался разгребать муравейник, покрытый паутиной лет. Одно Вадим знал чётко: у матери был выбор. И этот выбор стал не в его пользу. В памяти всколыхнулись голоса, не так давно подслушанные в псевдо-реальности.

— Я так не могу… Мне нужна отдушина!

ОТДУШИНА…

ОТДУШИНА…

ОТДУШИНА…

Последние слова эхом повторялись в уголках сознания, отскакивая от стен памяти, словно мяч.

— Я приеду, заберу Вадю.

ВАДЮ…

ВАДЮ…

ВАДЮ…

ЗАБЕРУ…

И словно топором в ответ, перерубая хлёстко, по-мясницки жестко:

— Уезжай куда хочешь! За сыном не приезжай!

НЕТУ У ТЕБЯ СЫНА

Зорин сглотнул комок в горле. Он понимал мать. Будь он на её месте, утёрся бы тоже. Хотя оставлял за собой право возражать, а иногда и грубить деду. Но важно различать тональные голосовые нюансы. В разных случаях — разный угол настроения. Один только дед выбирал, когда быть душкой, а когда Сталиным. И путать такие вещи нежелательно.

Сам Вадим как всегда разделился во мнении об однозначности выбора. Да, мать! Да, он её сын и материнское обязано возобладать над мещанским. Но! Молодая привлекательная женщина не ропщет на судьбу, когда в её жизни всё ясно на десять-пятнадцать лет вперёд. Глухой совок в центральной части Сибири; отец — угрюмый охотник; пелёнки, ясли — непреложность полутора лет. Как отдушина — выезды в Москву. Возможность найти человека-мужа и человека-отца ему, Вадиму. Это всё предварительно черновой вариант. Но главное, безысходность и невозможность отклониться от заданного течения жизни. Заданного кем? Кто выбирает, как человеку жить? Поэтому когда появляется шанс, шансик круто изменить жизнь, психологически выбор делается мгновенно. Вадим не мог не понять состояние матери, как не мог и простить её измены. Противоречие кренило его в сторону матери. Потому что если б не было этого самого противоречия, в душе б господствовал слепой негатив к перелётной кукушке… Он вдруг вспомнил врезающиеся в мозг слова подсознания: «твоё неведение продолжалось бы не более семи лет». Означало ли это, что Зорину предопределено увидеться с матерью? Услышать её, увидеть, как обещано, не выходя из дома. Неужели это возможно? Компьютерные технологии в короткие семь лет. У него и компьютера-то дома нет… «Она боится твоего суда». «Выйдешь на контакт первым, облегчишь её попытку связаться с тобой».

«Конечно же, я найду тебя первым! — Думал, рассеянно блуждая взглядом, Вадим. — Вот только вылезу из этого блудняка. Куплю компьютер, научусь щёлкать по клавишам. А там и технологии подоспеют… А может, ну её, эту виртуальность? Самому до Канады слетать? Оформлю визу! Что я денег мало получаю?» Здесь у Зорина песочный замок осыпался, так как за голыми намерениями у него не было ни точного адреса в Канаде, ни точной фамилии, под которой теперь проживала бывшая Зорина (по отцу Селичьева). А главное, Вадиму не хватало веры поверить, что «блудняк», в который он вляпался, действительно, недолгий и преходящий. Всё-таки последние стремления зависели от решения главной проблемы.