Олег Мизгулин - Морок

Небо загородила фигура горского вожака. Он опустился рядом с его лицом и ласково заговорил:

— Я тебе расскажу, как ты умрёшь. Ноги, чтоб ты не пинался, не извивался, контролируют мои джигиты. Руки… Как у тебя руки? Можешь двинуть ими? Ударить меня, оттолкнуть? Вот-вот! И рукам ты не хозяин. Двое займутся твоей головой. Солдаты, те, что на кольях — счастливчики. Их бошки сняли с мёртвых тел. Но ты у нас счастливчик особенный. Тебе будут отделять твою никчемную бошку при полном твоём сознании. Медленно и щепетильно…

«Этого не мог я выдумать. — Мысли Вадима бегали с отчаянием загнанной крысы. — Даже в подсознании я не мог выдумывать себе такие пытки». И тут же память вернула ему ответ сторицей: ТЫ ПРИМЕРЯЛ ПОД СЕБЯ ИХ НОЖ. И НОСИЛ ПУЛЮ В ПЕРЕДНЕМ БОКОВОМ…

— …твои жилы и мышцы будут подрезать деликатно. Надрезами. Чтоб ты раньше положенного не умер. Сонники, те оставят на самый дальний момент. А начнут с задних ременных мышц головы. Перейдут на грудинно-ключичную… Ты не переживай! В моём отряде хорошие анатомы. А кровушку будут подсаливать. Чтоб ты не вздумал в отключке отсиживаться. Ты испытаешь настоящий ад, Серёжа!

«Боже! Я не могу в это поверить! Но Боже, я не могу в это не верить! Я… боюсь…»

Словно из забытья доносился лекторский голос сладкого хамелеона.

— …твои глаза будут кричать, и выделять слёзы боли. Рот тоже будет кричать, но потом когда доберутся до трахеи, он будет только сипеть, хрипеть и булькать. Но видеть ты будешь продолжать! Ты будешь весь в процессе… А теперь, скажи, тварь, я по-прежнему воздух?!!!

Глаза хамелеона стали неприлично зелёные. Ядовито-смрадные. Зорин попытался извернуться под тяжестью навалившихся джигитов, тщетно… Он не мог даже согнуть и разогнуть кисти. Свободными были зубы, но укусить он тоже не мог. Голову держали в фиксировано-натянутом состоянии. Пожалуй, он может плюнуть. Он набрал во рту достаточное количество крови и выхаркнул сгусток в зеленоглазую морду вожака. Обрадовался, когда попал. Вожак вскочил, в порыве намереваясь опустить подошву сапога Зорину в лицо. Передумал. Вытерся, поданным кем-то, платком. Отдал короткое распоряжение на своём собачьем языке. Голову Вадима, и без того натянутую, вытянули предельно — дальше некуда, словно пытались оторвать её без ножа. Командир боевиков встал так, чтобы Зорин мог видеть только его. «Хамелеон» улыбался.

«Насколько это далеко? — подумалось Вадиму. — Где «губка» оборвёт мой кошмар? А если пойдёт дальше, и я «умерев», очнусь воткнутым на кол, без тела? Что тогда?» Он понимал, что думает не о том, тем более… Его начали резать.

Боль была настоящей. До слёз, самой настоящей. Зорин попытался стиснуть зубы, закусить губу, чтобы не орать, но крик пробкой вылетал из горла. С тыла шеи в плоть кусачим ёрзаньем втискивалось инородное тело, перерезая встречные вены. Полоска стали неспешно углублялась, затем замирала и выходила, чтобы заёрзать на новом участке. Работали спецы в своём палаческом ремесле. Тело, обезумевшее от боли, готовое выпрыгнуть из тисков, тем не менее, не выпрыгивало. Сквозь слёзы он видел пелену лица «хамелеона». Тот радушно улыбался.

А ЧТОБ ТЫ НЕ ОТДЫХАЛ В ОТКЛЮЧКЕ, КРОВУШКУ БУДЕМ ПОДСАЛИВАТЬ

«Ёб твою богу душу… Ну если нельзя не верить в это блядство, то надо верить в то, что выгодно мне!!!» — Заорал его мозг. И тогда сам он заорал следующее:

— Мишин!!! Ми-ши-ин-н!!! Где ты прячешься, блядь?!!! Гаси их всех! Шмаляй пидарасов, не жале-е-эй!!! Пора, Мишин! Пор-ра-а!!! Мочи их, сука! Где ты?! Гаси-и-и!!!

Он не сразу услышал треск очередей. Зато увидел, как перекрючило огнём «хамелеона». Схватившись за живот, тот упал в траву. Вслед попадали те, кто стоял с ним рядом. И только потом Зорин услышал, радостный сердцу, пулемётный перебой. Державшие его отскочили, как и резавшие. «Вова-а…» — Зорин улыбался. Сработало. Сердце радостно выплясывало «буги-вуги». И даже шея перестала болеть, хотя он не был уверен, что её не заточили под карандаш.

Бой продолжался. Палачи его залегли в траву и огрызались короткими очередями. Мишин выстёгивал их по одному. «Вова сделает. — Лениво ухмылялся Зорин. — Вова ещё тот». Он подобрал колени и попытался принять собачье положение. Изображение повело. Он почувствовал как руки, и колени становятся ватными, а тело кренится вбок.

— Зоря!!! — Донеслось до него. — Не встава-ай!!! Задену, сука, лежи! Не встава-ай!!!

Он плюхнулся лицом в траву. Последней мыслью уходящего сознания было: «Вова сделает».

— А мы ведь, баба Пелагея, от Морока кое-как убежали. Так нас там вертело, так крутило, жуть! — Ваня по обыкновению улыбался, в ширину своей знаменитой простодушной улыбки.

— Ох ти, господи святый! Шо ж вы не слухаете старых людей! Ведь талдычила я, талдычила не соваться в нечестивое место! А ты?! Седину нажил, а ума не выпростал. — Старушка органично родительским жестом тюкнула Зорина в лоб. — И-е-эх! Они-то дети, а ты что?

— Прости, мать! Бес попутал. — Вадим виновато улыбнулся.

— Вот то-то же и попутал…

— Восемь раз спускались с этой горы! — Начал накручивать Ваня, но Наталья вовремя толкнула его острым локотком.

— Чего городишь, трепло! «Восемь»… Всего четыре!

— Один раз за два шёл, Наташка. Нервы не железные…

— А я так считаю: страшное миновали, а вспомнить теперь приятно как приключение! — Олег обнимал свою прелестную Люсю и тоже расплывался в улыбке. — Да, ведь, моё солнце?!

Люся томно поддакнула и отпила чай со своей пиалы. Они сидели за огромным длинным столом в светёлке старого сруба. В гостях у новознакомой бабы Пелагеи. Той, что попалась им на лесном перепутье, когда они ходили по грибы. Чай у бабы Палаши был настоян на чабреце и душице, с добавлением, как сказала хозяйка, листьев ежевики. Один глоток уже оживлял и снимал хандру. А если говорить о хандре, откуда она может взяться, когда так всё удачно закончилось. Четвёртый спуск оказался переломным и они чудом, можно сказать, вышли из под проклятия Серого Холма.

— А что, мать, давно ли люди про этот Холм ведают? — Зорин смочил в чаю пересохшую печеньку. — Когда слух первый раз появился?

Пелагея перестала носиться с кухонной утварью и присела на краешек скамьи.

— Сама-то я с шестнадцатого году буду. Муж мой покойничек и того с девятого… Твориться это началось никто не помнит как. Только первые стали пропадать каторжные. Те, кто с царёвой каторги убегал. Дед мой гутарил ещё: варнак-душегубец Макарка во лесах долго хоронился, уж больно он властям царским насолил. А потом и сгинул вовсе. Только после этого, сказывают, часовенька и стала появляться…

— А причём здесь разбойник и часовня? — Спросил Олег. — Какая тут связь может быть?

— Э, милой! Дело тут не как связь можеть встать! А только сказывали, кто Макарку знал: желал он замолить грехи перед Господом. Все деньги, которые неправедно убийствами нажил, хотел варнак отдать на строительство церкви. Или часовни, на худой конец. С тем, чтоб зачлось ему на том свете-то!