Олег Мизгулин - Морок

— А где придётся, там и сплю. Бывает, и голодаю… Как повезёт.

— Ну и в чём прикол?

— Да ни в чём, Ванька. Не понять тебе. Для тех, кто глотнул вольный ветер, для тех интернат — это тюрьма. А сказать хочу тебе следующее. Сколько в бегах буду, не знаю. Старшачить, ты здесь будешь, наверное. Не Гнуса же снова ставить…

— Я до Гнуса и рулил…

— Да? А чё же с верхов слетел? А? Буграм залупался? То-то. Ты, Клим, вкури одно. Сильным много позволено, а слабых…

— Ну?

— Нагибают! Не зли Дрозда и никого не зли. Я уйду, тебе припомнят. Я конечно с Дроздом поговорю, насчёт тебя. Но ты не дури. И делай что говорят.

— Голова, а ты сам? — Завёлся вдруг Климов. — Сам-то, я гляжу, всегда норовишь всё по-своему сделать. И бугры тебе не указ… Ах, ну да! Как же, я забыл. Сильный имеет бонусы!

— Имеет, точно! И хватит, давай… Замнём эту тему! — Раздражённо прикрикнул Олег.

На время замолчали. Потом Головной взглянул на затихшего Клима, и виновато произнёс:

— Ладно, не дуйся! Сейчас звонок будет, пошли в класс! — Затем миролюбиво продолжил:

— Ты не равняйся по мне. Я, Ваньша, вырос на этих драках. С ясельной, сплошным синяком ходил. Живого места не было. А били меня часто и всегда всем калгалом. Вертухаям было важно меня наклонить, чтобы не портил статистику дисциплины. Вот, они старших пацанов и подпрягали. Те за подначки, меня и гнобили… Правда, махаться по одному боялись. Знали… Бешеный. Я одному, гвоздём полруки пропахал, опосля всей кучей стали наседать. Только, я ведь всех запоминал. Потом, многим возвращал. Один, он, когда без всех, враз обсирается. Мне нравилось это по глазам читать. Я то, что… Я к боли привычный, часто битый. А они нет. Редко получали. Или, вообще, не получали. И когда я каждого так, по отдельности, где нибудь в углу цеплял и… Знаешь, так… Со вкусом, дрыном деревянным, да по всем местам. Как в бане, веником… Многие, от страха и боли, на стенку лезли. Отучил их потом администрацию слушать. Обходить меня стали. Ну, и вертухаи… Те стали меня по-своему прессовать. В основном, могли в подвале сутками держать. Зону, бля, устроили… А потом, я убегать начал. Ловили частенько. Снова убегал. Летом, лучше. Есть, где жить и чем заняться. А зимой, тепла ищешь. В подъездах стрёмно, на вокзалах ловят. Вот и жду сезона… Во-от. В стране ща кипишняк. Порядок в жопу засунули, стал быть, и поимками перестали заниматься. Знаешь, сколько «бегунов» за забором? У-у! Главное в ментовку не вляпаться! А так… Гуляй, не хочу!

Историю Головного давно знали все. Как быстро узнали и то, что случилось тогда… В актовом зале…

Тогда Олег, безошибочно, взглядом вычислил главного из бугров. Подошёл к нему сжатой пружиной и тихо, но хлёстко сказал:

— Я Голова! Переводом с Лесной… Меня многие знают! Я сам за себя мазу держу!

Молчал Гнат. Молчали все, переваривая информацию. О Голове ходили легенды. Никто его толком не видел, но знали, что есть такой волчонок, который в контрах с администрацией и бугров не боится. Шлейф его подвигов слухами разносился по соседям-интернатам. Затянувшееся молчание прервал Хвощ. Недалёкий выскочка, либо не слушал «радио», либо попросту захотел поднять себе рейтинг, в глазах кодлы.

— Ты кто тако-ой, козлина! Чтоб мазу за себя держать. Ты…

Хвощ хотел закончить фразу, но ещё при этом небрежно мазнуть пятернёй незнакомца по лицу, что было бы лишь, затравкой воспитательной беседы. Мазнуть ему удалось, а вот фразу закончить — нет. Голова среагировал бурно. Кулак, проделав дугу, звучно врезался в рот Ховащевского. Смятая губа треснула, словно слива, брызгая струйкой крови. Хвощ, от неожиданности охнул, отпрянул на два шага назад, подбирая плечи. Шок вроде отпустил, но недостаточно быстро, так как второй удар прошёл за первым, и Ховащевский свалился кулем, так и не успев сконцентрироваться. Голова, не давая ему шанса, нещадно месил его ногами, не утруждая себя выбором мест. Хвощ, уже и не думал о контратаке. Утробно воя, он закрывал локтями разбитое лицо, сложившись на полу коконом. Он испугался по-настоящему. Даже не того, что его били. Скорее больше оттого, что никто из кодлы, не поспешил ему на выручку. Бугры, молча, смотрели на его избиение. Гнат что-то думал. Дрозд криво улыбался. Остальные же, были не уполномочены что-то решать через головы лидеров.

Наконец, Гнат переглянулся с Тюрей, и хрипло крикнул:

— Хватит! Стоп!!! Баста…

Тут же, Голову оттащили от Хвоща, спеленав ему руки.

— Всё! Спокуха, я сказал!

Гнат подошёл близко и продолжил:

— Слыхали, что есть на Лесной такой борзый. Головой погоняют… Счас сами видим, что слух не лажовый. Только, смотри, здесь тебе не Лесная…

Игнатьев, он же Гнат, холодно разглядывал чужака, статью и весом авторитета давая понять, что с ним, как с Хвощом, не проканает.

Потом, разгладив лицо, улыбнулся.

— А вообще, братан, с нами лучше дружить.

Он протянул ладонь.

— Я Гнат. Со мной Тюря. Здесь мы в центровых. Остальные — пристяжь. Пойдём, побазарим.

Взяв Олега под локоть, Гнат увлёк его в дальний конец сцены. Там стал о чём-то оживлённо толковать, разбавляя негромкую речь жестикуляцией. Подошёл Тюря, высокий жилистый парень, присел рядом на корточки, закуривая. Дважды кивнул, в чём-то соглашаясь с Гнатом. Остальные бугры приватно наблюдали издали, за этой тройкой. О чём те говорили, не было слышно. Впрочем, сие, не входило в их уровень. Ситуация выглядела мирной и не требовала вмешательства. Вскоре, говорившие вернулись, и Гнат объявил волю.

— Пацаны! Голова — правильный пацан и тему рубит! Традиции уважает. Вертухаев, наоборот, в хрен не ставит… Мы тут перетёрли, в пятой он рулить будет! Вместо этого…

Он кивнул на жалкую фигуру Гнуса, чувствовавшего себя в этот момент неуютно.

— У кого какие возражения, предложения? Вываливайте, да пошустрее…

Кодла разрозненно загудела, попыхивая сигаретами, и к альтернативным решениям не пришла. Прения закончились коротенькими выкриками, типа:

— Пусть рулит, чего там…

— На общак, пусть не забывает носить…

— Ясный огурец, на то и старший…

— Пусть старшакует!

— Гнус! Тебе всё понятно? — Спросил Гнат незадачливого жалобщика.

Тот безысходно кивнул.

— Старшакуй, братан! — Гнатова рука легла Олегу на плечо.

С той самой поры прошло не так уж много. Не полных три недели, а Голова значился в пятой группе, словно сызмальства здесь рос. За что и почему его сюда с Лесной определили, он не говорил. Впрочем, не трудно было догадаться. С педработниками, Головной вёл себя вызывающе агрессивно, подчёркивая свою независимость. Попытка приручить «волчонка» в кулуарах своего кабинета, окончилась для Ашотова приемника, громким хлопком двери. Выскочивший от них, Голова, с ненавистью хлопнул дверью, выразительно и смачно плюнув им на порог. Лицо его было искажено гневом. Не оглядываясь, пошёл по коридору.