Александр Юрин - Обретение

Словно подтверждая данность, в комнату заглянул всклокоченный Чита. В его руках не было книжки, и Димка приготовился к самому худшему.

Чита сказал с порога:

— Огонёк пропал.

— Как пропал? — вдавил из себя Димка, понимая, что не в силах просто так снести услышанного. — Давно?

— Не знаю точно. Но он дома не ночевал…

Чита протиснулся в комнату. Попытался закрыть за собой дверь, но Димкина мама не позволила.

— Что это у вас за секреты такие в воскресное утро, молодые люди? — спросила она, тормозя дверь носком туфли.

Чита испуганно глянул на Димку: мол, выручай!

Мама ждала — по всему, не уйдёт, пока не услышит правды.

Димка закусил губу.

— Огонёк заболел… На «скорой» увезли. Надо бы проведать…

— Какой ещё огонёк? — не поняла мама. — Не морочь мне голову! Говори толком, что произошло.

Чита склонил голову на бок.

— Огонёк — он одноклассник. Серёжка Савельев. Огонёк, это так, прозвище просто.

— Ясно, — кивнула мама. По выражению её лица невозможно было определить верит она в услышанное или же нет. — И что с ним?

— Ангина, — не задумываясь, брякнул Димка.

Чита поморщился.

— А тебе почём знать? — тут же прижучила мама. — По–моему, твой друг не успел и рта раскрыть. А сам ты спал всю ночь как сурок, словно тебя ничто не беспокоит…

Димка в отчаянии посмотрел на Читу.

— Я… Он… Просто Огоньку ещё в пятницу плохо стало. Его даже с уроков отпустили!

— Я ещё вчера его проведать вечером заходил, — монотонно проговорил Чита — именно так пытаются соотнести ложь за правду. — Вроде бы нормально всё было. А сегодня с утра Славка позвонил — другой одноклассник, — сказал, что того… обострение случилось.

— Обострение чего? — не выдержала мама. — Хитрости? Этот диагноз скорее вам ставить нужно. Устроили тут представление, любой цирк позавидует!

— Почему позавидует? — спросил, одеваясь, Димка.

Мама всплеснула руками.

— Да потому что вы ему сейчас за какую–то минуту такую фору дали, что просто диву даёшься! — Мама уперла руки в бока.

Димка знал эту позицию: либо — правда, либо — арест. Домашний.

— Ангина у него просто, говорю же… — монотонно пробубнил он.

— Ах, ангина, значит, — мама холодно улыбнулась. — Тогда у тебя острый рецидив наглости! Лечится изоляцией от общества, трудовыми работами и раскаянием. Твоим же собственным. Потрудись найти в себе хоть что–нибудь, что могло бы оправдать столь откровенную ложь.

Димка поник, не зная, как быть.

Мама обернулась к мнущемуся в нерешительности Чите.

— А вы, молодой человек, потрудитесь–ка поскорее покинуть палату. Существует реальная угроза того, что страшный недуг перекинется и на вас. К тому же, у вас уже прослеживаются первые признаки заболевания.

Чита пожал плечами. Развернулся и поплёлся в направлении выхода из комнаты.

— Ну, мама! Пожалуйста! — предпринял Димка отчаянную попытку сгладить вину. — Я же не нарочно всё это!..

Мама осталась неприступна.

— А я что ли нарочно?.. Я не совершила ничего такого, предрассудительного. Просто наказала за дело. За ложь. Теперь сиди тут один и думай, как это нехорошо: врать собственной матери. Как чего надумаешь, позови, будем определять степень твоего потенциального раскаяния.

Хлопнула, затворяясь, дверь.

Димка, в бессилии, уткнулся носом в подушку. Слёзы душили. Да так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Мысли путались.

Да, он солгал, но как ещё можно было поступить? Озвучить правду?.. Точнее истину, что поведал на берегу озера Михаил? Бред. Или то, как на них объявила охоту шайка школьных отморозков, что не желают драться в открытую, спина к спине? Да, это сошло бы за правду, ту самую, которую так хотела услышать от него мама. Но только что бы это изменило? Сохранило бы его честь?.. Благоразумие, к коему так пристально взывала мама?.. Или правда настолько сильна, что смогла бы отворить двери квартиры? Димка не верил. Если бы существовала хоть малейшая уверенность в том, что мама, выслушав, обязательно всё поймёт, тогда он бы и думать не подумал о лжи. Уверенности же не было и в помине, потому получай, что заслужил: статус узника.

А между неуверенностью и изоляцией, царит именно ложь.

Вопрос в том, как бы мама среагировала на истину… А вдруг?! Нет. На данном этапе никто не замечает истины. Она как ложь. А потому, последствия оказались бы точно такими же.

Димка откинул прочь влажную подушку.

«Вот почему перестал останавливаться поезд! Потому что между его начальной и конечными станциями не осталось больше ничего святого. Только грязь, похоть и лож ослепших сыновей и дочерей Его. Чад, что утратили истину, позволив злу установить контроль над собственным разумом, посредством лжи. Сознание оказалось в плену забвения, а души поблекли. Возросшие кругом идеалы казались незыблемыми, но вместе со зрением утратилось и обоняние. А потому никто не почувствовал, чем именно отдаёт воздвигнутая в ранг истины правда, что за идеалы воспеты, какой ценой. А всё это отдавало гнилым смрадом, как тело прокажённого, над болезнью которого был утрачен всяческий контроль. Потому в вагонах сначала задёрнули шторки, затем закрыли окна, а впоследствии и вовсе отменили стоянку. Потому что проказа могла проникнуть внутрь. А это было недопустимо…»

Димка вздрогнул. Это были вовсе не его мысли. Это были слова Михаила, по дороге к троллейбусной остановке, — монах вызвался проводить ребят, просто так, на всякий случай. По пути Славка спросил про поезд, и Михаил пустился в очередной экскурс, обличающий человечество, как часть вселенского зла. Не всё человечество, но большую его часть — вне сомнений.

Михаил одобрил Славкину мысль, сделать платформу, — если поезд и возможно остановить, то именно так. Но что затем? Стоит ли так опрометчиво садиться в вагон? Правильно ли это и несёт ли хоть какой–нибудь смысл? Ответов не было. Признаться, и сам Михаил не мог сказать что–то конкретное про странный поезд, что появлялся в день полнолуния на заброшенном пустыре, недалеко от окраин города. Скорее всего, это был шанс. Путь на спасение из мёртвого мира. Мира, что неизменно катился в тартар! Но что–то поменялось. А если учесть, что ребят заметили, поменялось к лучшему! Что то будет, когда на пути поезда возникнет очередной полустанок? Вот она истина, к обретению смысла которой нужно стремиться! Во что бы то ни стало! Невзирая на препятствия и преграды! Невзирая на тернии! Двигаться, пока в голове не останется больше ни капельки страха. А когда не станет страха, тогда утратятся и сомнения. И это вовсе не экскурс в историю пришествия безумия. В безумие верят ослепшие. Верят, потому что так проще.

Димка поднялся с кровати. Подошёл к окну. Залез на подоконник и выглянул на улицу.