Жанна Лебедева - Очень босоногая история: Маньяк на свободе!

Затем Барсук и метробабушка удалились в какое–то служебное помещение. Друзья ждали, чем закончится это выяснение отношений. Вскоре Барсук вернулся, держа в руках бумагу:

— Инцидент запротоколирован. Такое правило действительно существует, и мы вынуждены его соблюдать. Дальнейшее разбирательство с администрацией метрополитена я беру на себя.

— Давай, Барсук, вжарь им, — поддержала его Лана. — А то что, я с собой теперь шлепки носить должна, если мне захочется по городу босичком погулять!

Компания вышла со станции, но лишь для того, чтобы на Арбатской — Филевской сесть в метро безо всяких приключений.

Москва, ВГИК.

Она мчалась по аллее от метро «Ботанический Сад» и, как всегда, спешила. Весениий ветер трепал длинные волнистые рыжие волосы, развевал белое платьице и теребил многочисленные фенечки. Теплая дорожка летела прочь под босыми ногами. Вчера утром, на Арбате, она выкинула в урну порвавшиеся на ее вечно летящих ногах балетки.

Вчера они затопили позитивом столицу, бегали целый день по городу, обнимались со всеми встречными, кричали с моста, смешили суровых охранников. Почему все это должно остаться во вчерашнем дне? Разве солнце светит один раз в году? Разве ветер дует один день в году?

Тая Зеленкина, студентка третьего курса, режиссер нескольких короткометражек, в том числе нашумевшего в Каннах фильма «Убежавшие на солнце», распахнула тяжелые двери ВГИКа и как порыв свежего весеннего ветра влетела в этот храм монументального киноискусства…

— Прикинь, мэн, у моих знакомых «Девятисотая» [50] 900я синеальта — имеется в виду Sony-HDWF900, камера высокого разрешения, завоевавшая на заре цифрового кинематографа популярность среди операторов благодаря неплохой для своего времени картинке, надежности и универсальности. уже три месяца без работы валяется. Они мне ее за сотню грина в смену готовы барыжить. Там правда стекло не самое лучшее, но, мэн, ты только вкури — синеальта за сто бачей. Два года назад я когда рекламу снимал, за штукарь еле достал. Все–таки спасибо кризису, — парень крайне неформального вида с длинными толстыми дредами принял от товарища косяк и смачно затянулся. — И как назло — никаких предложений. У меня руки чешутся снимать. Я уже готов с Кротом вписаться мыло снимать в это, как его, матерное слово из трех букв [51] Имеется в виду телеканал. .

Операторы докурили косяк и плавно, словно волоча тяжелые стедикамы, вышли в коридор, где на них налетел бело–рыжий ветер.

— Привет, Горыныч, вот тебя–то я и ищу!

Продолжая находиться в замедленном состоянии, оператор плавно, дабы не запороть кадр, повернул голову.

— Хай мэн.

— Горын, хорош ходить обкуренным, у меня к тебе тема на сто рублей! Будем снимать, даже не знаю, как сказать. Продолжение «Убежавших», нет, не, как бы похоже, но совсем в другом ключе! Понимаешь, тогда мне казалось, что позитив и рутина несовместимы, а теперь, теперь все иначе!

— Ташок, я ща вообще слабо вкуриваю, но в твою тему считай, что уже вписался. Давай завтра в «Билингве» перемахнемся, когда меня чудо–трава отпустит.

— Заметано! Только успей вернуться до завтра!

Ветер полетел куда–то дальше по коридорам ВГИКа, а Горыныч довольно улыбнулся:

— Мэн, зачот! Вот и нашлась работа для камеры!

Москва, музыкальный театр им. К. С. Станиславского и Вл. Немировича — Данченко.

Ценители современного балета, которые не подсуетились за несколько месяцев, теперь толпились у дверей в надежде, что им по счастливому случаю перепадет билетик, пусть даже по баснословной цене. Журналисты толпились у служебного входа — аккредитацию удалось получить далеко не всем желающим, но оставалась надежда перехватить кого–то из гостей на улице. Маленькая кудрявая блондинка аккуратно, но ловко и быстро, словно золотая рыбка, просочилась к заветной двери.

— Лида Солнцева, РИА Новости.

Охранник недоверчиво проверил документы, и только удостоверившись в том, что все правильно, пропустил девушку внутрь.

За кулисами было очень многолюдно — танцоры всевозможных стилей, журналисты, организаторы и просто разный непонятный народ, который всегда считает своим долгом появиться за кулисами подобных мероприятий. Лида — Ламбда быстро сориентировалась и двинулась в сторону нужной ей гримерки. Двое рослых японцев преградили девушке дорогу. Поприветствовав их характерным поклоном, она обратилась к ним на чистом японском.

— У меня договоренность с Мокономо–сан.

Охранник глянул на нее с оттенком удивления и стал что–то усиленно выяснять по рации:

— Да, журналистка. Говорит, что договоренность. Ри–да Со–ру–цу-ва. Прима ведь просила никого не пускать. Действительно есть договоренность? Исполняю.

Лида прошла в гримерку японской примы, провожаемая завистливыми взглядами коллег. Еще бы. За последние три года никто не смог побеседовать с Юми Мокономо, звездой модерна, танцевавшей на острых мечах, стекле и на огне. Ее гибкость и сила поражали воображение зрителей, которые могли лицезреть ее лишь из зала.

В небольшой комнатке делала упраженения с виду совершенно обычная японская девушка. Стройная, спортивная, но вовсе не сверхчеловек, каким она была для поклонников. Юми еще не переоделась в сценический костюм и была в простом тренировочном трико. Увидев вошедшую журналистку, она мгновенно переключила на нее свое внимание.

Две девушки беседовали тет–а–тет около сорока минут, причем под приятным впечатлением от разговора осталась не только журналистка, но и японская танцовщица, которая никак не ожидала встретить в Москве такую проницательную и в тоже время знающую японские традиции собеседницу.

В наушниках Лиды, едущей на такси домой, звучали слова Юми:

— Ноги для меня — всего лишь часть моего тела. Важная, но не единственная. Я никогда ничего не добилась бы, если бы тренировала только ноги. Я тренирую все свое тело, и это труд, ежедневный труд. Наши возможности безграничны, порой мы используем лишь их ничтожную часть. Мне далеко до тех искусств, которыми владели ниндзя. Я обычный человек, который чувствует свое тело.

Лида улыбалась. Кажется, это интервью вполне способно украсить контент сайта босоногого движения.

Московская область, Крокус — Сити.

Легкие конструкции громадной коробки Крокус — Экспо были неспособны ослабить чудовищный грохот мощных акустических систем, который доносился аж до высоток Строгино.

Белые, черные, желтые, радужные, голубые, блестящие и светящиеся в темноте — тысячи пар кедов направлялись к стеклянным дверям, входу в этот храм архитектурного минимализма и утилитаризма, ставший на эту ночь волей стремящихся к экономии концертных магнатов храмом Drum–n–Bass музыки. Для владельцев кедов играла Пиратская Станция.