Виталий Гурин - Истина о мастерстве и героизме

Вот и этот сидит — остался из последних. Печально поглядел Осока на человека — видимо опять обагрит меч его землю–матушку родной кровью. В надежде тысяцкий посмотрел на Лонгу.

Тот не был омрачен, наоборот — прыть его скакуна обусловливалась именно тем фактом, что отступника постигнет наказание.

Дружина взяла человека в сером в кольцо.

— Назови себя, жрец! — Начал разговор Осока.

Мужчина повернул голову в сторону воина и из–под капюшона раздался зрелый и уверенный голос:

— Какой же я жрец, воин? Разве думаешь, ты, что я ритуалы здесь, какие справляю?

— Я вижу, что ты сидишь в языческом идолище, а по указу князя все места эти должны быть огню преданы. — ответил Осока. Али ты княжьим указам не следуешь? Покажи лицо свое и назови себя.

Мужчина медленно откинул капюшон с лица.

На вид ему было лет сорок. Осока сразу понял, что перед ним воин, и воин не из последних — из варягов.

— Когда это наемники варяжские, языческим идолам молиться стали? — Уже более спокойно спросил Осока. То, что иноземца убивать не придется, сильно облегчило его душевное спокойствие.

— Кто сказал тебе, воин, что я молюсь идолам. — Спокойно отвечал варяг. Я почитаю господа Бога нашего Иисуса Христа. А имя мое — подскажет тебе спутник твой.

Последние слова выскользнули из уст иноземца с явным презрением к Лонге, после чего варяг сплюнул.

Лонга же, напротив, не выглядел удивленным, увидев иноземного воина и совершенно спокойно, без каких–либо эмоций держал слово:

— А, друг Торвальд! Рад тебя видеть. Мы уж с дружиной думали, что ты язычник немытый. Хотели тебя стрелами нашпиговать! — Церковник насмехался.

Осока тут же понял, что перед ним не кто иной как Торвальд Путешественник — креститель Полоцка.

— Не могу сказать тебе тоже самое. Всем своим видм Торвальд показывал свое неприязненное отношение к церковнику.

Со стороны все это казалось странным для тысяцкого. На его глазах происходила скрытая перепалка между двумя людьми одной веры. Тем более люди эти не были такими как тысяцкий и его дружина. По–сути Осока и его воины ещё вчера были язычниками. Для полного осознания новой веры должно было пройти какое–то продолжительное время. Торвальд же был выдающийся миссионер того времени. О его похождениях слагали целые саги. Он ходил по языческим землям и просвещал местное население. Он строил много храмов. Он построил храм Христов в Полоцке за какое–то время до крещения Руси.

Лонга же был греческим миссионером, который прибыл вместе со своим начальством на Русь. Эти люди несли слово Божие варварам и участвовали в походах дружин по уничтожению языческой веры.

Таким людям полностью и безоговорочно доверял Князь.

При этом разница между двумя этими людьми была видна невооруженным глазом. Если Торвальд был ко всему прочему могучим воином, который даже сейчас всегда носил с собой меч, то Лонга был простой книжник. Он не носил с собой никакого оружия, кроме слова.

— Что скучаешь здесь, в этом языческом обиталище? — Усмехнулся Лонга, обращаясь к Торвальду. Решил взяться за старое?

Торвальд резко встал и схватился за рукоять своего меча. Лонгу это ещё больше раззадорило.

— Что же ты, поднимешь руку на своего брата–христианина? За что? Защищаешь своего божка–идола?

Торвальд медленно и гневно начал подходить к церковнику. Его лицо было сосредоточено. Рука все ещё была на мече.

Осока ничего не понял — чем была вызвана такая вражда между христианами, но однозначно знал, что это все нужно прекратить.

Он преградил своим конем дорогу воину.

— Полно тебе, Путешественник. — Примирительно начал тысяцкий. Мы люди не книжные, всех ваших дрязг не разумеем, но кровь христиан здесь проливать не позволим.

— А я кровь христиан здесь и не собираюсь проливать. — С натугом ответил варяжский миссионер. После этих слов он, казалось, успокоился. — Змею вы за пазухой пригрели. Многие беды его действа приведут в дальнейшем.

Тысяцкий нахмурил брови:

— Заслуг твоих, Путешественник, перед Господом нашим не умоляем, но скверну возводить и напраслину на людей божьих не позволим. У нас, в конце концов, княжий приказ. Да и на вопрос ты не ответил — что делаешь здесь?

Торвальд убрал руку с меча и уже совсем ровным голосом отвечал:

— Думаю я здесь, воевода. Место тихое, да спокойное.

— Как же оно тихое и спокойное, когда сатанинским язычеством осквернено. — Тысяцкого ответ варяга не удовлетворил.

— Где же тут сатанинское язычество? Роща березовая, опушка. Там внизу холма течет речка. Тихо спокойно. А идолище… — Торвальд вздохнул. Идолище вы это не уничтожите. Сильно оно очень. Это вам не гром–молния, и не солнце–красное. Оно древнее всего. Со злобой людской родилось на заре эпох, так со злобой и умрет. А идолы…. Всего лишь статуи.

Тут в разговор встрял Лонга:

— Что же ты, Путешественник, не веришь в спасение Христово? Сам в Бога уверовал в истинного давнее многих здесь на Руси, но речи языческие держишь. Али не веришь, что к Христу можно через свет прийти и победить злобу людскую?

— Злобу людскую, как же победить? Верим–то мы в хорошее, а дела делаем плохие. — Сокрушенно отвечал варяг.

Лонга не унимался:

— Да, знаешь ли ты, что с приходом на Русь веры Христовой, сколько уже порядков зверских устранилось?

— Это, каких же? Торвальд возмутился. А что, давеча, до крещения, можно было женщин насильничать на глазах у родни?

Тут уже возмущаться было тысяцкому, потому как варяг недвусмысленно намекнул на деяния князя в Полоцке.

— Ты последил бы за языком, а то не ровен час.… Договорить ему Торвальд не дал.

— Что, не ровен час? Клещами язык вырвешь? А где же твое смирение христианское? В головах у вас зло. Думаешь, князь твой, женщин неволил, насильничал, грабил и убивал соседей. Да что там соседей! Братьев убивал. И тут на тебе — крестился и уже святой? Не спасение это в свете — а агония. Вот там ваш властелин. Не Христос. — Торвальд указал рукой на идола Чернобога. И не убьете вы его, ибо с вами он вечно. Смотрит за вами и наблюдает. И все равно ему, какой веры вы — что язычники, что Христиане, все равно вы покуда разумом зло свое воплощаете, паства его.

Осока уже готов был достать меч из ножен, но Торвальд его опередил. Молниеносным движением он проскочил мимо тысяцкого, достал на ходу меч, прыгнул в сторону Лонги.

Казалось, ещё немного, и церковник будет разрублен надвое, но тут случилось невероятное.

Мгновенно Лонга вытянул вперед безоружные руки, с которых тот час же сорвались черные лучи и устремились в грудь варяга.

Торвальда откинуло на десяток саженей. Во время своего падения он выронил меч. Лонга пришпорил коня и устремился на противника.