Сергей Чехин - И пришла Игра

— Что такое, малыш? — бандит тер ласково, почти по-отечески. — Бензин кончился?

— Ха-ха-ха...

— Г-г-г...

— Ну ты выдал!

Гад подошел, вытащил посох из ослабевших пальцев и со всей дури хлестанул по щеке. Будь древко потолще — и челюсть вылетела бы вместе с зубами, а так я лишь крутанулся на месте и рухнул навзничь. Рот наполнился соленым теплом, перед глазами все поплыло, а самого закачало, как на лодке в бурю. Сон придавил стотонным прессом, но острая боль вернула в сознание — мучитель лупанул по лодыжке, по другой, да с такой силой, что ноги вмиг налились свинцом и онемели.

— И все же, — вожак отбросил посох, спрятал револьвер и вцепился в шкуру на щеке, — кто под маской?

И потянул так, что приподнял меня над землей. Но «маска», само собой, не поддалась, хотя шкура оттянулась на половину ладони, а боль пронзила такая, что никаким огнеметам и не снилось. Пламя будто закачали прямо под кожу и вкупе с ушибленной челюстью ощущения получились непередаваемые.

— Ты гляди... На клей, что ли, посадил? Эй, Борзой — дай-ка выкидуху.

Клинок щелкнул прямо перед носом. Для удобства налетчик сжал ухо в кулаке и вывернул так, что из глаз брызнули слезы. Я шипел, скреб когтями асфальт, но никак не мог заставить себя подпалить выродку хотя бы ноги. Хотя прекрасно понимал, что «поучительным» избиением дело не кончится — меня реально прямо здесь и сейчас порежут на ремни.

— С чего бы начать? — на роже с десятью поколениями вырождения растянулась змеиная улыбка, а горячая сталь коснулась подбородка. — Может, с горла?

Вдали знакомо ухнуло, а с близстоящего тополя посыпался дождь измочаленных листьев и перебитых веток. Следующий выстрел разбил окна у дальней «девятки», затем на безопасном расстоянии поднялись фонтанчики земли. Но все прекрасно понимали, что спускающийся с пригорка человек может пристрелить любого, если захочет. Отец шел пружинистым шагом, неотрывно держа оружие у плеча и не сводя мушки с главной цели. И стоило одному гаду потянуться к карману, как на джинсах в районе колена вспухла россыпь темных дырочек, стремительно наливающихся кровью.

— Мля-я-я-я! — разнеслось на всю округу, и гопники рванули к машинам, словно спринтеры после старта.

— Пацаны, шухер! — рявкнул главарь, потеряв ко мне всякий интерес.

Даже раненый не отставал и одним из первых прыгнул на пассажирское сиденье. Захлопали дверцы, зажужжали движки, завизжали шины, оставляя за собой черные следы, и кавалькада развалюх укатила прочь. Убедившись, что опасность миновала, папа перешел на бег и сперва помог подняться обомлевшей от ужаса продавщице. И лишь тогда девушка разревелась и повисла у спасителя на шее, вызвав легкий укол зависти, ведь это я должен был защитить ее от разбойников. Но в итоге защищать пришлось меня самого — причем второй раз за день. Надо это исправлять, иначе рано или поздно «обучающий режим» прервется, и везение иссякнет, и уж тогда точно отрежут лицо или сожрут живьем.

— Все, Анют, все, — отец бережно гладил страдалицу по дрожащей спине, не выпуская «сайги» из рук и внимательно следя за округой. Это сейчас он охотится на уток и зайцев, а раньше гонял дичь иную — двуногую, и вооруженную куда лучше, чем шайка гопоты. — Бери, что нужно — и бегом домой.

Девушка кивнула, немного успокоившись, а папа навис надо мной, смерил хмурым взором, но все же протянул ладонь. А когда я встал, эта самая ладонь с оглушительным треском врезалась в затылок, аж искры из глаз посыпались.

— Ай! — прижал уши и обхватил гудящий многострадальный череп. — За что?!

— Спрашиваешь еще? — батя встряхнул за шкирку, как котенка. — Я тебе что сказал? Дома сидеть! Это, мать твою, похоже на дом?! И кстати о твоей матери — она полпузыря «корвалола» выдула, пока тебя искали по подвалам и шкафам! И хорошо, догадался магазин проверить. Как в воду глядел, что оболтус на подвиги собрался! А если бы опоздал?

— А что надо было делать?! — тихо прошипел, чтобы бредущая по склону девушка ничего не услышала. — Пройти мимо, когда ее прямо на капоте драли?!

Отец шумно выдохнул и ослабил хватку. Достал папиросы, хотя бросил курить прошлым летом, и в изнеможении опустился на крыльцо магазина. Повертел пачку перед лицом, спрятал обратно и покачал головой, на которой будто бы прибавилось седых волос.

— Я, сынок, две войны прошел. И всегда мечтал лишь об одном. Не о победе. Не о дембеле. Не о живых и здоровых друзьях. А о том, чтобы мои дети никогда не увидели эту грязь. Даже мельком. Даже по телевизору.

— И что, на цепь теперь посадишь? — внутри все закипало от отцовского спокойствия, точно мы обсуждали не грядущий конец света, а плохие оценки. — Думаешь, так спасешь от войны? Война уже здесь. И те ублюдки, — ткнул пальцем на дорогу, — прямое тому доказательство.

— Не спорю, — он поставил ружье между ботинок и оперся на ствол. — Поэтому мы уедем. Соберем вещи — и айда отсюда. Подальше от Москвы и крупных городов, за Урал, там этих тварей совсем мало. Припасы какие-никакие есть, патроны и машина — тоже. Справимся. И не из такого дерьма выкарабкивались.

— А остальные? — в недоумении всплеснул лапами. — Вспомни, сколько здесь стариков, которые едва до калитки доходят, какие им путешествия за Урал? Кто о них позаботится?

— Армия, — проворчал в ответ, старательно избегая взгляда в глаза.

— Пять полицейских, — я отогнул пальцы. — Семь добровольцев. И ты. Стреляли по летучей твари из пистолетов, ружей и карабинов. И ни одна пуля не пробила чешую. Ни одна! А ведь это лишь десятый уровень. А всего их — сто! Всерьез думаешь, что обычные люди смогут остановить лавину?

— А кто сможет? — папа хмыкнул. — Ты, что ли?

— Да, — поднял оброненный посох и закинул на плечо. — И такие, как я. Теперь мы — часть игры, а победить в ней можно, только сыграв по ее правилам. И даже не пытайся мне мешать. Все равно сбегу, хоть на сто цепей посади, хоть на сто замков запри.

— Мешать? — родич хмыкнул. — И не собирался. Ты поступил правильно, сын. И я горжусь, что воспитал не труса и терпилу. Просто помни, что на войне — как на войне. Или ты — или тебя, иного не дано.

— Спасибо... Я пойду в центр — гляну, как там дела в ДК. Маме передай, что скоро вернусь. Туда — и обратно, никакого геройства. А ты возвращайся — как бы кто в дом не залез.

Папа встал и протянул мозолистую трудовую ладонь. И крепко, без намека на брезгливость, пожал мохнатую лапу. А я не сразу заметил, что вот уже который раз он называет меня не пришельцем, не «этим», а сыном.

— Прости, что сомневался. Теперь вижу без всяких анализов — мой парень. А что снаружи — неважно. Удачи. И коль наехали — не дрейфь.

Кивнул и отвернулся, чтобы батя не заметил влагу на веках. И едва дошел до обочины, как понял — планы резко поменялись.