Борис Батыршин - Клык на холодец

Позади кого-то громко вывернуло. Лязгнув, полетела на пол двустволка, и грачёвское воинство с воплями, оскальзываясь на каменных ступенях, давя друг друга, кинулись вверх по лестнице. Паническое отступление возглавил татуированный.

Виктор обернулся. На лице его играла яростная, торжествующая улыбка.

– Вперёд, парни! Передавим гадов!

Лиска кинулась вслед за размахивающим ножом Мессером, но тут её бесцеремонно сцапали за плечо.

– Стоять, подруга! – Чекист подтолкнул девушку в противоположную сторону. – Мехвод, ко мне! Подсади её до окошка, пусть вылезает и чешет отсюда!

– Но я … – она растерянно переводила взгляд с командира партизан на окошко и обратно. – А как же вы?

– Без сопливых! Твоя задача – уйти подальше от посёлка и вызвать помощь.

Лиска решительно помотала головой.

– Вас же убьют! Эти сбежали, но там ещё куча народу, зомби, чупакабры!

– Приведёшь помощь – может, и не убьют. Всё, вперёд, это приказ! Боец, выполнять!

Спорить было бесполезно, это она поняла: когда мужчина так говорит, возражения не принимаются. Она повернулась к окошку – до него было метра два с половиной, под самым потолком – и вдруг услышала задорное тявканье. Щенок, выскочивший вслед за ней из клетки, весело скакал по полу, виляя хвостиком и мотая висячими ушами. Сердце девушки сжалось, пропустило удар. Не раздумывая, она подхватила зверёныша под розовое пузико.

– Ты чё, мать, охрене…

– Хватит болтать, подсаживай!

Мехвод послушно взял её за талию и подбросил вверх. Лиска зажмурилась – из оконного проёма в лицо ударил дневной свет. Она пихнула наружу щенка, ухватилась за почерневшую, лишённую стёкол раму, подтянулась – и следом за ним вывалилась на свежий воздух.

Спрятанные рюкзаки, о которых говорил Чекист, Лиска отыскала без особого труда – в глубокой промоине у третьего от ворот кирпичного столба, заваленной охапками валежника. К тому моменту она уже еле могла идти. Босые ступни были истыканы острыми сучками, сбиты в кровь о корни, прячущиеся в траве куски бетона и осколки кирпичей. Сгоряча она не сразу обратила на это внимания – в спину, подгоняя сумасшедший бег, неслись испуганные вопли и маты, хлопали выстрелы, завывала бензопила Виктора. Но, стоило присесть и немного расслабиться, как стало ясно: больше она не сможет сделать ни единого шага. Во всяком случае – босиком.

От боли и жалости к себе хотелось плакать. Лиска вспомнила, как егерь ласкал губами пальчики её ножек, кожу на пяточках – нежную, розовую, бархатистую. Как и любая нормальная девушка, она тщательно, по всем правилам следила за ними, стараясь поддерживать в идеальном – нет, в идеальном ! – состоянии: с регулярным педикюром, тщательным удалением загрубелостей и натоптышей. А это ох, как нелегко в Лесу, где главный способ передвижения – на своих двоих, где, как класс, отсутствуют тротуары, туфли на шпильках и спа-салоны. Выручали кой-какие снадобья, о которых замкадные модницы могли только мечтать.

И вот, пожалуйста: ступни в глубоких порезах и кровавых ссадинах, пальцы сбиты. И это почему-то расстраивает куда больше, чем то, что по её вот-вот следу ринется, завывая и улюлюкая, погоня с жуткими псами-чупакабрами.

А значит – придётся пересилить себя и встать. Далеко на таких ногах, конечно, не уйти, остаётся надеяться, что татуированному мерзавцу и его подручным пока время не до неё.

Лиска ухватила за лямки верхний рюкзак – на самом деле, это был солдатский вещмешок – и вытащила из ямы. Узел, стягивающий горловину, сопротивлялся недолго, и когда он поддался её острым ноготкам, на землю высыпалось содержимое: комплект солдатского бязевого белья, выцветшая, штопаная гимнастёрка («хэбэ бэу» – всплыло слышанное неизвестно где) и увесистый свёрток в промасленной бумаге. Кроме того, в «сидоре» (так, кажется, называют это древнее приспособление?) нашёлся завёрнутый в тряпицу котелок, содержащий невеликий запас провизии: шмат копчёного сала, скрученные полоски вяленой оленины, две саговые лепёшки и ломтик добрынинского виноградного лаваша. Заинтересованно принюхивавшегося щенка девушка угостила олениной, а сама обошлась «лёгкой закуской лесовика» – кисло-сладким, клейким лавашом, застревавшим между зубами и восхитительно таявшим на языке. Увы, запить лакомство было нечем: флягу хозяин вещмешка забрал с собой, и теперь из неё, надо думать, пили негодяи-грачёвцы.

Жизнь потихоньку налаживалась, пришло время заняться ногами. Припомнив слова Чекиста – «тряпками замотаем, что ли…» – Лиска разорвала на полосы рубаху с гимнастёркой и тщательно, в несколько слоёв, укутала многострадальные ступни. В последний момент, повинуясь толчку интуиции, она обильно смазала раны и ссадины салом. Получилось уродливо, но мягко – теперь хотя бы не надо было при каждом шаге сдерживать болезненный стон. Мимоходом Лиска пожалела, что не умеет плести лапти, вроде тех, что носят иногда фермеры – поверх эдаких «онучей», или как там это называется, смотрелось бы вполне органично.

Напоследок она развернула свёрток, и обнаружила в нём большой, вытертый до белизны револьвер. Взвесила на ладони, крутанула ребристый барабан (как и большинство обитателей Леса, она неплохо разбиралась в оружии) – все шесть патронов на месте, пялятся из камор тупыми свинцово-серыми головками. Лиска тряхнула головой и решительно засунула оружие за пояс. Теперь просто так её не взять!

Что ж, больше поводов оставаться на месте не нашлось. Девушка кое-как она поднялась (израненные ступни всё-таки побаливали) и зашарила вокруг в поисках подходящей палки.

Щенок, старательно обрабатывавший своими зубками- иголочками кусок оленины, жизнерадостно затявкал и, завиляв хвостиком, кинулся к кустам. Лиска рванула из-за пояса револьвер, нашарила пальцем рубчатую спицу курка – и, не успев взвести, застыла, поражённая до глубины души.

В прежней своей замкадной жизни Лиска-Василиса была, конечно, знакома с историей о Маугли. И, оказавшись в Московском Лесу, услышала местные байки о потерявшемся в дни Зелёного Прилива мальчике, приставшем к стае то ли волков, то ли одичавших собак.

И вот – герой этих историй стоит перед ней. Только у этого «Маугли» не висел на шее, как у его рисованного предшественника, «Железный Зуб», не было копны чёрных волос и медной, опалённой солнцем кожи. Её, строго говоря, вообще не было – не считать же за кожу древесную кору, бугристую, растрескавшуюся, пестрящую пятнами лишайника, неплохо сочетающимися с буро- зеленоватыми, до плеч, космами мха, заменяющими волосы? В них, там, где у нормального человека должна быть макушка, застрял то ли клубок прутьев, то ли бурый гриб-дождевик, то ли старое птичье гнездо. Амулет? Украшение? Головной убор?