Борис Батыршин - Клык на холодец

…или чудеса всё-таки случаются? Да брось, ты уже большой мальчик…»

Твёрдый рант башмака болезненно ткнулся в бедро. Командир «партизан» не торопясь – куда теперь торопиться? – поднял голову.

– Ну чё, расслабились, терпилы? – татуированный привычно- мерзко ухмылялся. – Пора, представление начинается. И у вас, придурков, лучшие места – ничего не пропустите, даже и не надейтесь!

Место для экзекуции было выбрано прямо перед монументальным крыльцом усадьбы. Виктор было, решил, что Порченый, как и положено тирану и злодею, нарочно выбрал для себя такую роскошную трибуну. Но нет: друид пренебрёг штампами и стоял, как и прочие присутствующие, на земле, в окружении покачивающихся грибных зомби и неподвижных, как статуи Римской волчицы, чупакабр.

«Лобное место» представляло из себя большой, метров четырёх в диаметре, круг, засыпанный мелким, чёрным, блестящим, как толчёное стекло, песком. Зрители (в этом качестве выступало всё население Грачёвки) держались по краям поляны. Первого приговоренного, уборщика, вывели двое, испуганно озирающихся надзирателей. С несчастного содрали одежду, в глотку насильно влили чашку ярко-зелёной, остро пахнущей незнакомыми травами жидкости. Видимо, «угощение» не отличалось вкусом – уборщик визжал и отплёвывался, но как допил – сумел встать, сделал, подчиняясь тычкам в спину, два десятка шагов, и остановился в середине чёрного круга.

Порченый поднял длинный, в человеческий рост, посох, выкрикнул гортанную фразу на незнакомом языке и с силой ударил о землю. По толпе пронёсся вздох.

Несколько мгновений ничего не происходило. Обречённый уборщик неуверенно огляделся по сторонам, попытался сделать шаг – и обнаружил, что его лодыжки опутаны тонкими, вроде проволочного вьюна, стебельками. Он завопил от ужаса (толпа отозвалась очередным вздохом) и рванулся. Но ростки не просто удерживали его на месте – они удлинялись, увеличивались в толщине, оплетали колени, бёдра, карабкались по коже к пояснице, к животу, к груди. Из коры проклёвывались тонкие шипы – и тоже росли, впиваясь в живую плоть.

Крик ужаса перерос в истошный вопль, полный мучительной боли. Страшная поросль оплетала человека всё гуще – было видно, как лопается кожа и несчастный, подобно мученикам Дантова Ада, прорастает колючей мерзостью изнутри.

Из груди страдальца вырвался вибрирующий, совершенно нечеловеческий вой – и захлебнулась клокотанием. Пучки смертоносных ростков вырвались вместе с фонтанами крови из рта, глазниц – Виктор, цепенея от ужаса, понял, что на самый длинный шип наколото глазное яблоко. То, что осталось от несчастного, превратилось теперь в корявый, скрученный из множества шевелящихся терновых ветвей столб, очертания которого отдалённо напоминали человеческую фигуру. Вокруг столба расплывалась, впитываясь в песок, дымящаяся багровая лужа.

Толпа потрясённо молчала.

– А теперь – следующий!

Грачёвцы опомнились: заголосили и, сбивая друг друга с ног, отшатнулись подальше от чёрного круга. Виктор не мог различить лицо под глубоким капюшоном, но не сомневался, что его исказила злобная, презрительная усмешка.

– Не бойтесь, человеки , вам ничего не угрожает. Пока – запомните, пока! – вы не решитесь нарушить мои планы, как нарушили их эти ничтожества!

Кончик посоха указывал на Виктора. Но тот не смотрел на друида. От страшного столба к кучке пленников ползли новые колючие стебли. Они извивались, как змеи, разрывали мох остриями вытягивающихся на глазах шипов.

«Партизаны» подались назад и пятились, пока не почувствовали лопатками каменную кладку крыльца. Ни один, даже Мессер, не издал ни звука – а до смертоносных отростков оставалось семь шагов… шесть… четыре…

Друид вскинул посох над головой.

– Вы видели, что будет с теми, кто откажется покориться мне, друиду Эреману, которого не зря называют Чёрным!

Кусты за спинами грачёвцев с треском раздались, толпа прыснула в стороны.

– Боже ж ты мой, сколько пафоса…

Говоривший, здоровенный тип в засаленном, протёртом до белизны кожаном плаще, ржавой разлапистой каске и очках- консервах поверх закрывающей лицо маски, поднял метровую трубу. Под её толстым дырчатым наконечником плясал острый язычок голубого пламени, от затыльника к стоящей позади тележке, нагруженной большими баллонами, тянулся кольчатый металлический шланг.

– Порченым тебя называют! Порченым, а не Чёрным, вошь ты лобковая! Жги, ребята, здесь уже ничего не исправить!

Стоящий возле тележки парень – в таком же плаще, но без маски – крутанул вентиль на баллоне. Струя огня с воем плеснула на ползущие колючки, и те мгновенно вспыхнули. Следующая окатила истекающий кровью столб, он занялся чадным костром; запах жареного мяса напрочь забивал и вонь сгоревшего биодизеля, и волну трупного смрада от грибных зомби, которые уже ковыляли, раскинув руки, навстречу пришельцам.

Ходячим мертвецам явно не хватало проворства. Чупакабры в два прыжка обогнали своих человекообразных собратьев – и первыми получили в оскаленные морды порцию огнесмеси. И не остановились – летели на врага длинными прыжками, подобно адским огненным псам из фильмов ужасов.

– Ох ты, ёпть… пли, ребята, все разом!

Кусты словно опоясались вспышками – оттуда били, по меньшей мере, десяток стволов. Такого шквала свинца не выдержали даже твари Эремана. Пули и снопы картечи вырывали куски немёртвой плоти, срезали конечности, крошили челюсти, но чупакабры всё равно пытались ползти, на глазах истаивая коптящим пламенем, но не издавая во время аутодафе ни единого звука. Последняя тварь замерла буквально в метре от огнемётчика – тот попятился, глухо матюкнулся в маску и поднял свою трубу. Новая волна жидкого огня плеснула на зомби, но этого уже не требовалось – одна за другой три скособоченные фигуры беззвучно повалились на землю, да так и остались дотлевать грудами вонючего тряпья, на которые кто-то плеснул солярки и бросил спичку.

Виктор наблюдал за побоищем, не в силах шевельнуться. Он видел, как с воплями разбегались грачёвцы, как высыпавшие из кустов парни в кожанках и штормовках принялись сноровисто вязать охранников. Как «гестаповец», вскинувший, было, свой АКСУ, покатился на землю под грузом кудлатой рыже-бурой туши, обрушившейся ему на спину – и замер, уткнувшись лицом в траву, затылком ощущая жаркое собачье дыхание.

Он даже не заметил, кто разрезал стяжки – просто в какой-то момент они стали свободны. Виктор, разминая омертвевшие кисти, потянулся к дробовику, оброненному одним из охранников. Схватка к тому времени сошла на нет – нападавшие закончили вязать пленных и вспомнили о «партизанах». Им совали фляги, осторожно хлопали по спине, помогали снять гимнастёрки и наскоро перевязать раны. Вокруг царила деловитая суета, и только огнемётчик – тот, в кожаном плаще и вермахтовской каске – торчал возле своей тележки. Идиотскую маску с «консервами» он снял, и скалился на весь свет довольной улыбкой.