Нестор Черных - Письма С

— Облегчил табак.

— Это как?

— Просто, — Олег ответил вместо вновь затормозившего друга, — ты представляешь, что хочешь делать, собираешь энергию, и просто делаешь это. Как я и говорил, — он повторно дотронулся виска девушки, — всё здесь.

Ну всё, растаяла. Пустяковый фокус, а всегда так действует. Чудо ведь. Хотя Олегу показалось это вдруг дико неспортивным и не по-товарщески подлым. Гостья к нему так и льнёт, вон уже вплотную села, взяла его руку и положила себе на бедро. А Монах сдержанно-злобно-завистливо... и -разочарованно собирается вернуться к столу, чтоб напару с Катей обувать незрячих соперников.

— А почему ты не бреешься? — спросила девушка, — волшебникам положено носить бороду?

— Не-е.. когда у меня нет девушки, мне незачем бриться. Сбриваю, когда неудобно целоваться.

— Давно уже нецелованный ходишь... — Ирина наклонилась к уху Олега и прошептала, — у тебя бритва есть?

Нити флюидов, подобно водорослям на сильном течении, трепыхались и тянулись к Олегу, дотрагиваясь до его оболочки и вспыхивая пурпурными искрами. И ему вдруг стало интересно. Что, если...

Сидел на кровати и смотрел на старый церковный календарь, оставленный одним из квартирантов. Давно бы пора избавиться от несуразной бумажки.

День выдался просто дикий. Точнее, ночь. Всплеск энергии, которую устроил на кухне Монах... устроили Монах с Ирой... здорово заляпал пространство квартиры.

Теперь идея перенаправить предназначенное ему внимание на Монаха не казалось такой уж хорошей идеей. И витало в воздухе ещё нечто. Предчувствие. Нехорошее.

Девушка на кухне проснулась. Олег заметил, как сменилась цветовая гамма её ауры. Быстрыми рывками она окрасилась из пурпурного в серые тона. От неё хлынула волна ужаса, Олег сам чуть не поддался беспричинному паническому страху, но пространство родного жилья смягчило удар, и всего лишь на мгновение была сбита ориентация. Придя в себя, он хотел рвануть на кухню, но это было лишним: она, мертвенно бледная и нагая, стояла у его кровати. Медленно опустившись на колени, схватила Олега за руку и притянула к себе. Он попытался высвободиться, но без толку: девушка держала его мёртвой хваткой, не собираясь отпускать. Даже не требовалось напрягать внутреннее зрение, чернота явственно била из её груди настолько концентрированными волнами, что материальный план не выдержал и начал вибрировать. Волосы развевались, как в невесомости, а глаза... глаза пугающе спокойны, отсутствующий взгляд был устремлён не на Олега, а сквозь него.

— Я их видела, — тихо сказала она и усилила и без того крепкую хватку, — эти тени на стенах. Почему ты не сказал мне раньше? Перезвон колокольчиков так прекрасен... Оно погасло, погасло и не помогает ему... ты... — голос девушки изменился, глаза загорелись незнакомым огнём — ты...

По спине пробежал дикий мороз, Олег смотрел на метаморфозу лица и энергетического поля, напрочь забыв об онемевшей руке. Бледный лик неизвестной сущности подался вперёд, и каждое произнесённое слово жгло зимней стужей.

— Ты неразумно распорядился обретённой силой. Твоё наказание скоро найдёт тебя.

Маска одержимости спала с лица Ирины, сама же она бессильно села на ноги. Её энергетическое поле больше не источало потоки чёрного безликого страха. Девушка как-то устало посмотрела на Олега, затем на стены комнаты, снова на Олега, резко подалась вперёд, повисла у него на шее и навзрыд заплакала. Он не знал, как её утешить, и возможность возвращения духа беспокоила его больше её горячего голого тела.

— Тише, тише... успокойся.

— Я схожу с ума — всхлипывая, прошептала Ира.

Затем, опомнившись, отстранилась, посмотрела на дверь.

— Я туда не вернусь.

Стянула с Олега одеяло, завернулась в него и легла на краю кровати, поближе к свету уличного фонаря.

Он так и не сомкнул глаз. Всю ночь лежал и слушал тихие всхлипы девушки. Потом она заснула, или, по крайней мере, просто перестала плакать. Когда первые лучи солнца осветили комнату, Олег встал, чтобы одеться. От скрипа проснулась спавшая беспокойным сном девушка, посмотрела полными боли глазами на хозяина квартиры, запахнулась одеялом и вышла на кухню. Оделась, лишь на мгновенье остановилась на пороге, но, так ничего и не сказав, тихо ушла.

Олег взял телефон и набрал нужный номер. Недовольный сонный голос осведомился, не приболел ли — так рано звонить?

— Ко мне ночью судья приходил.

Монах бросил трубку, а повторный набор не дал результатов — телефон отключён. Олег скрипнул зубами от злости, вышел в коридор. Всё верно, злиться нужно на себя. Посмотрел на дыру в стенке фанерной пристройки-кладовки, оставленную когда-то из-за расставания с подружкой. И пробил ещё одну.

За кадром I

Ошейники. За пару дней до

Немая сцена продолжалась уже минуту. Каждая секунда длилась целую вечность, в царившей тишине можно было услышать глухие удары сердца стоящего рядом человека. Каждый боялся шелохнуться, чтобы не спровоцировать другого на пальбу. Глава лагеря работорговцев буквально был загнан в угол, вжавшись в стену сбоку от своего стола, держал в руках тяжёлый пулемёт. Двое его бывших подчинённых слишком далеко друг от друга, и одной очередью их снять не хватит времени. Лейтенант Глинка, меж товарищей — Глина, а за глаза называемый Грязью, нацелил на своего командира кустарный пистолет — пулемёт. Он уже озвучил своё требование, и обещал даже отпустить с миром, как только получит добровольно переданные ему полномочия. Разумеется, в живых он предшественника оставлять не собирался, но сказать-то — язык не отсохнет. Двое его подельников и непосредственных подчинённых лежали у входа в вагончик, скошенные ещё на подходе пулемётной очередью. Четвёртый заговорщик — загонщик Козява, из новеньких. На него было меньше всего надежды, и сказали ему о намечающемся деле в самый последний момент. Но он вовремя забежал, когда Тихий перезаряжал пулемёт, и нацелил на главаря ПМ. Если Тихого сейчас уложить, то поддержка среди рядовых бойцов всё равно будет, им просто деваться некуда. Но как выбраться из этой патовой ситуации, Глина не знал. Главарь держит на прицеле его, Глинку. В ином случае, он, не задумываясь, пожертвовал бы Козявой и первый открыл бы огонь. Весь лагерь ждал, кто же выйдет из двери, никто не решился вмешаться и открыто поддержать ту или иную сторону.

Разрешилось всё в один момент. Козява перевёл руку влево и выстрелил. Красная клякса окрасила стену, а Глина, слегка задрав простреленную голову, свалился на пол. Сжатый в посмертной судороге пистолет-пулемёт выпустил короткую очередь, после которой в стене осталась кривая пулевых отверстий. Козява спокойно засунул пистолет в кобуру, подошёл к Глине и принялся снимать с него трофеи. Цепочку с крестом сложил в карман, перстень снять сразу не смог, снял с пояса топорик и отрубил палец. Сразу же примерил и довольно кивнул. Выпотрошил карманы, забрал подсумок с патронами к пп и само оружие.