Захар Петров - Муос: Чистилище

Революция вынудила центровиков отказаться от своих дискриминационных идей и взглядов, сорвать цифровые нашивки и забыть уровни значимости. Но казавшиеся рациональными идеи не оставили их бывших носителей. Эти идеи касались тех, кто становился обузой для общества — инвалидов, стариков, мутантов. Уже несколько лет, как в Республике действовал закон об инвалидах и эвтаназии. Кто не мог себя прокормить — не получал паёк. Работоспособным родственникам, конечно, пока не запрещалось кормить инвалидов за свой счёт. Но всё чаще близкие несчастных отказывались это делать — государство популяризировало нерациональность такой благотворительности, из-за которой не доедали полезные обществу люди, и общественное мнение постепенно начинало совпадать с государственной позицией. Да и инвалиды, будучи презираемы и своими, и чужими, не очень-то хотели оставаться в семьях, и просились отнести их помирать в верхние помещения, либо соглашались на эвтаназию.

Позаимствовав от партизан их ритуал почётного ухода в верхние помещения, государство устраивало такое же торжество для тех, кто сделал выбор уйти из жизни. Причём всё за счёт государства: красивые речи, выпивка для провожающих, даже музыка и танцы. На такие мероприятия Республика направляла целую бригаду, в которую входил инспектор, врач, музыканты, два рабочих похоронной бригады, ну и, конечно, несколько армейцев на тот случай, если что-то пойдёт не так, как планировалось. Кульминацией действа являлась прилюдная мощная инъекция опия герою-инвалиду, который с блаженной улыбкой под аплодисменты земляков и отдание чести армейцами закрывал глаза, и через некоторое время его сердце останавливалось. Всё было рассчитано на то, чтобы убедить народ в абсолютной безболезненности процедуры и почётности принятия решения о добровольном уходе из мира. Теперь же в Парламенте центровики лоббировали ужесточённую редакцию Закона, которая бы позволяла предавать эвтаназии младенцев с отклонениями, а также осуществлять её в принудительном порядке независимо от желания инвалида.

Генерал Дайнеко был одним из сторонников «чистоты народа», считавшим даже ещё не принятую редакцию закона об инвалидах слишком мягкой. Группа высоких чиновников Республики давно были вдохновлена прорабатываемой учёными концепцией «чистоты генетических линий». Это учение воскресило забытые со времен Второй Мировой войны взгляды на тех, кто обладал малейшими отклонениями от общепризнанного «стандарта республиканца». Даже если эти отклонения не мешали его труду, зачатию, рождению и воспитанию детей. Как несоответствие стандарту, поборниками новой концепции расценивалась излишняя болезненность, физическое несовершенство, сниженный интеллектуальный уровень. Эта категория людей считалась работоспособной, а значит, полезной, но «бесперспективной в генетическом плане». А поэтому, пока что на уровне секретных исследований и докладов рассматривался вопрос о возможном принятии в будущем закона о «принудительной стерилизации и поражении в правах носителей бесперспективных генетических линий», который должен был выделить новую категорию «подграждан», которые подлежали стерилизации по решению специальной комиссии, и их ожидало промежуточное положение между обычными гражданами и каторжанами.

Вера знала о существовании подобного течения по недвусмысленным высказываниям некоторых преподавателей во время её обучения в Университете. Да и Вячеслав несколько раз, не скрывая возмущения, называл некоторых своих коллег последователями фашизма. И Вере врезалась одна фраза, сказанная Вячеславом:

— Они не оставляют никаких шансов никому, кто не подходит под кем-то выдуманные «стандарты республиканца»: ни Хынгу, ни этой умнице из Резервации… как её… Джессике.

Вера из курса «истории Муоса» знала, что именно генерал Дайнеко через год после победы Революции добился создания Резервации, несмотря на то, что подданные короля Мавритании, да и сам король, оказались самыми отчаянными воинами, дравшимися в Большом Гараже во время Великого Боя. Поэтому увидеть мулатку в своих апартаментах он не пожелал бы даже в самом страшном сне. И ему было плевать на то, что Джессика закончила с отличием Университет и за пару лет стала высококлассным врачом. Его не впечатляло, что Джессика уже имела учеников и создала в Резервации маленький филиал Госпиталя, лечившего не только резервантов, но и жителей других поселений, согласившихся на операции у чернокожего хирурга. Как глава Службы безопасности, он знал, что именно Джессику регулярно вызывали в Госпиталь на врачебные консилиумы и ассистировать при операциях в отношении членов Инспектората. И он знал, что именно Джессика создала новый антибиотик, благодаря которому спасена не одна жизнь. Наоборот, генерала возмущали те налоговые и миграционные послабления, которые в последнее время сделал для Резервации Инспекторат благодаря успехам Джессики.

Так или иначе, личное присутствие врача Резервации на очередном совещании в Штабе было категоричным требованием Шестого следователя. Как будто та специально издевалась над генералом, испытывая удовольствие от его постоянных уступок, граничащих с унижением. Дайнеко, переборов себя, дал согласие, но тут же для себя решил: «Всё! Эта выскочка становится серьёзной проблемой. Разберётся с бомбой и поставим на ней жирную точку!». А потом неожиданно про себя повторил слова классика тоталитаризма: «нет человека — нет проблемы».

Но ещё задолго до капризов генерала Вере стоило немалых усилий подключить к расследованию саму Джессику. Какое-то внутреннее чувство, которое трудно было обосновать одной славой о медицинских успехах Джессики, заставило Веру обратиться с этим вопросом именно к ней, а не в Учёный Совет или Госпиталь. Вера оказалась права — только Джессике с её одержимостью к медицинскому ремеслу и нетрадиционному мышлению удалось решить то, что вряд ли смогли бы решить заевшиеся учёные и медики Центра. Но это было потом, сначала же был очень непростой диалог с Джессикой, к которой Вера пришла прямо в Резервацию, чем немало напугала всполошившихся мавров.

— Ты с ума сошла, подруга! Ты сошла с ума! Вы убили моего учителя, и теперь следователь приказывает мне его вскрыть.

— Его не убивали — он умер в тюремной камере. Но всё это не важно — важно, что я в этом деле могу доверять только тебе, Джессика. И я тебе не приказываю, хотя в соответствии с параграфом… Да ладно, при чём здесь это. Мне не нужно, чтобы ты просто выполнила приказ следователя. Если ты готова только на это — лучше откажись без последствий для тебя. Мне нужно, чтобы ты исследовала труп от и до; чтобы ты отнеслась к этому, как к самой важной операции в своей жизни. Чтобы сделала это так, как это умеет делать во всём Муосе только один человек — Джессика. Чтобы ты сделала это не для меня, а вот для них (Вера ткнула пальцем в двух чернокожих ребятишек, сидевших возле койки недавно прооперированной женщины). Потому что в противном случае всё, что ты делаешь, теряет смысл: если я не узнаю правды, умрут все — и те, кого ты вылечила, и те, кого могла бы вылечить в будущем.