Захар Петров - Муос: Чистилище

— Мой ответ значит, что описать Истину словами не возможно, потому что она этому миру не принадлежит, хотя мир на ней зиждется. И вычитать в каком-то манускрипте или высчитать самому Истину также не получится. Она открывается людям сама, в той мере, в которой они способны её вместить в себя. Но открывается только тем, кто ищет её, тем, кто очищает своё сердце в готовности принять эту Истину; кто своей жизнью, своими поступками, своими мыслями доказывает, что он достоин её принять. А подсказок о себе Истина в этом мире разбросала много; и на жизненном пути каждого человека их лежит предостаточно. Ты их встречала в научениях родителей, рассказах и поступках добрых людей, хороших книгах, своих снах, и, наконец, в осознанных ошибках. Другой вопрос, как поступит человек с этими подсказками: не увидит, потому что не ищет, а ищет он лишь то, чем набить свою брюхо; пройдёт мимо, отшвырнув ногой за ненадобностью; посчитает подсказки ложными, потому что они не соответствуют тому, что он придумал сам, или усложняют его жизнь; подымет и примет, но из-за лени и трусости потом отбросит подальше, как ненужный хлам, мешающий бестолково носиться по жизни, вместо того, чтоб идти прямо вперёд. Ты была среди диггеров, знаешь, во что верят диггеры, видишь, как они живут и что с ними теперь стало. Если ты от нас ушла, значит не приняла выбранного диггерами пути поиска Истины; значит, пошла искать другой путь, и я тебе на этом пути не подсказчик. Ищи подсказки сама.

— Если я тебя правильно поняла, Зоя, под Истиной ты понимаешь учение о Боге. Признаюсь честно, когда я была диггером, я читала ваши молитвы, но я не верила в них…

— Не думай, что я этого не заметила. Но это было тогда, а что сейчас?

— Сейчас? Я не могу понять одного: если Бог есть, то почему бы Ему не выступить открыто и не мучать сомнениями тысячи людей сейчас и миллиарды людей раньше? Почему бы своё учение не изложить чётко и логично, чтобы люди могли взять Его систему правил за основу жизни? И тогда я уверена, что эти правила не соблюдали бы только конченные идиоты, которых было бы легко выявить и обезвредить. И ещё одно, чего я не могу понять в твоём Боге: ежели Он так всемогущ и справедлив, как считают диггеры, почему даёт в обиду маленьких детей, невинные души, которые погублены и будут погублены; почему же так долго терпит зло, которое в Муосе перехлёстывается через край; почему терпит меня, виновную в гибели сотен диггеров? Ты можешь мне ответить, почему?

— Я попытаюсь. Если ты швырнёшь свой секач — он полетит, он будет двигаться, пока не столкнётся с препятствием. Траектория его полёта зависит от того, какой стороной, с какой силой и под каким углом ты его бросишь; ещё от центра тяжести и конфигурации секача; чуть-чуть от сопротивления воздуха; может быть ещё от каких-то факторов. Но всё это можно рассчитать и предугадать, всё в этом полёте обусловлено и подчинено законам природы, и весь полёт секача можно уложить в одну большую формулу. У секача нет выбора, нет свободы — в этом никто не сомневается! Весь этот мир создан несвободным. И всё в нём от элементарных частиц до планет движется по строго заданным правилам, не отклоняясь ни на йоту. Изменить движение может только столкновение с другой частицей, движущейся по этим же правилам. Вселенная — это всего лишь сложный механизм, где всё чем-то обусловлено и ни у одной частицы этого мира нет свободы выбора. Даже растения и животные — это тоже совокупность предсказуемостей, управляемая инстинктами. И лишь человек создан свободным, он вправе действовать так или иначе; он наделён силой управлять как минимум своим телом, своими мыслями, своими поступками. Возможность выбирать — это великий дар и в то же время огромная ответственность. Именно в этом смысл земной жизни — быть свободным и реализовывать свою свободу. Мёртвое человеческое тело от живого отличается тем, что оно подчиняется мёртвым законам мёртвой материи. Ленточник или цестод, подчинённый паразиту, — в нашем понимании такое же мёртвое тело: движущееся, говорящее, совершающее осмысленные действия, но несвободное, а значит, мёртвое. Именно поэтому мы без всяких душевных колебаний уничтожали ленточников, не задумываясь, какими они были людьми до заражения — хорошими или плохими; мы убивали мёртвых и в этом не видели и не видим сейчас никакого греха. Ты понимаешь, о чём я?

— Я не могу понять, к чему ты ведёшь, но пока что ты сообщаешь только банальности. Никто и не сомневался, что у людей есть свобода выбора, а у секачей — нет.

— Итак, ты согласна, что человек наделён свободой, почти абсолютной свободой поступать так или иначе, идти направо или налево, стать диггером или следователем, творить добро или зло?

— Я согласна, и что дальше?

— Так неужели ты считаешь последовательным с точки зрения Создателя лишать людей этой свободы? Неужели ты считаешь, что Создателю в этом мире нужны заведённые чёртики, которые творят только добрые дела лишь потому, что так в них заложено изначально? Чем же тогда человек отличался бы от секача, кирпича в кладке этой стены или же от ленточника? Да, дарованная свобода позволяет людям стать извращенцами и рабами опия, убийцами и диктаторами, эгоистами и просто ничего из себя не представляющими пассивными полурастениями. Но эта же свобода может сделать их Человеками с большой буквы, такими как Присланный, Дехтер, Светлана. Причём необязательно яркими героями, как те, о ком до сих пор жива память. Будь уверена, что среди вялой массы зацикленных на себе эгоистичных двуногих в Муосе осталось ещё немало ничем не приметных обычных людей, которые каждое утро встают на битву со своими грехами и на борьбу со вселенским злом. Про их дела не будут слагать песни и легенды, потому что они не так ярки и масштабны. Но у Истины свои критерии оценки значимости добра и зла, которые совсем не обязательно должны совпадать с нашими, примитивными человеческими подходами. И именно эти свободные поступки имеют абсолютную ценность для Вечности. Ты говоришь: «чёткое и логичное учение», «система правил»? Осталось только предложить расценки за каждый вид добрых и злых поступков, чтобы можно было произвести подсчёт в муонях по концу жизни и решить, достаточно ли заработал человек, чтобы идти в жизнь вечную. С точки зрения верующего человека то, что ты говоришь, — пошлость; ещё большая пошлость, чем установить такие жёсткие правила между мужем и женой, между родителями и детьми, полностью подменив ими любовь, что, впрочем, делается повсеместно. Ты понимаешь о чём я?

— Я не знаю, но я буду думать…

Вера забрала от диггеров Саху и Паху. Специально для них она принесла одежду — обычные рабочие комбинезоны, старые и заношенные, которые не бросались в глаза. Братья без особого сожаления сняли с себя диггерские юбки, став похожими на двух крепеньких фермеров. Сама Вера в этот раз к диггерам пришла в таком же комбинезоне, правда, совсем новеньком. Поэтому втроём они, каждый из которых имел заплечный вещмешок, были похожи на какую-то рабочую группу, в которой Вера выступала руководителем.