Захар Петров - Муос: Чистилище

— Смотри, у них эти… как их… что у диггеров? — один из пацанов достал из чехла секач и неумело взял его в обе руки.

— Секачи, что ль?

— Ага, секачи.

— Так чё, они диггеры, что ли?

— По ходу, диггеры…

— Ёп… Острый какой… — отбросил в сторону секач досмотрщик, одновременно засунув порезанный палец в рот.

— Так откуда ж вы такие будете? — деловито задал вопрос старшой.

— Мы из диггеров.

— Из диггеров? Прикид не тот для диггеров. Секачи да, а прикид совсем не диггерский. Да и не ходят диггеры так, как вы, открыто. Так что будете вы республиканские диверсанты.

— Какие мы диверсанты, что ты мелишь такое? Отведи к старшему, с ним говорить будем.

— А ты заткни свою пасть, лахудра тупорылая. Я здесь решаю, куда и кому идти. Здесь допрашивать будем. А ну, Сонька, поиграй шарами.

Пацаны не по-доброму засмеялись. Сонька в три шага оказалась возле Пахи и со всей силы ударила ему между ног. Паха скрипнул зубами, но звука не подал. Сонька с победным взглядом оглядела своих соратников, которые ей захлопали и одобрительно зацокали.

— Ну так что, шавка, будешь правду говорить, или Сонька твои друганам помеж ног яичницы сделает, а? На коль они тебе такие будут?

Вера смотрела на мальчишку и не могла поверить происходящему — то, что он говорил и делал, никак не вязалось с его задорно вздёрнутым носом и, в общем-то, милым ребячьим лицом.

— Сонька, повтори. Мадам не поняла.

Сонька уже заносила ногу во второй раз…

— Остановитесь…

— О-о-о, у тёти проснулась жалось, тётя хочет что-то рассказать.

— Отведите нас к Батуре.

— К кому-кому?

— К Батуре, Командиру вашему. Или скажи ему, что здесь Вера из спецназа, которая когда-то банду лесников в Универмаге уничтожила.

— Что ты лопочешь такое, тётя? Вы ещё и из спецназа будете? Я так и думал — aсмейцы недобитые, мочить их надо!

Старший со всех сил ударил сапогом Веру в грудь. В том положении, в котором сейчас находилась Вера, этот удар мог сломать ей рёбра. И всё же ей удалось изогнуться перед приближающимся сапогом так, что лишь каблук болезненным, но скользящим ударом прошёл по её груди. Это озлобило парня, он подошёл ближе, чтобы ударить точнее, но в этот момент доселе молчавший долговязый юноша с длинными волосами произнёс:

— Нарванный, я, кажется, её помню.

— Кого помнишь?

— Бабу эту помню. И то, что она говорит, это правда. Когда-то на Партизанскую лесники напали, и нас тогда отряд спецназовцев от них спас, и среди них была баба.

— Эта баба?

— Кажется эта, я малый тогда был — лица не запомнил.

— Ну пусть и эта. Так что мне, всех республиканцев, которые когда-то что-то хорошее сделали, сейчас в дёсны целовать? Разжигай костёр, сейчас допрашивать их будем с пристрастием, пока не расскажут всего. Сонька уж вся чешется, так ей над ними поработать хочется, — ты ж знаешь, как она охоча до этого дела.

Все, кроме долговязого, рассмеялись, а садистка Сонька улыбнулась, как будто ей сделали комплимент.

— Нарванный, старшие говорили, что Батура постоянно вспоминал ту девку, которая в лагерь к лесникам сама пошла и почти их всех одна перебила; даже найти хотел её. Если это всё-таки она, Батуре может не понравится то, что ты собираешься делать нею.

Нарванный задумался, потом не по-доброму посмотрел на долговязого:

— Ладно, ведём в отряд. Пусть старшие посылают гонца к Батуре, сообщат, что к чему. А он пусть решает. Заодно и тебя проверим, Плинтус.

— Чего меня проверять? Я ж уже проверенный.

— А вдруг ты только для конспирации свою мать горбатую да брата одноногого завалил, чтоб только к нам в отряд попасть. А на самом деле ты — республиканский диверсант и хочешь ночью выпустить этих троих, чтоб нас всех перерезали спящими. Сонька, забери-ка у него арбалет, пусть посидит вместе с диверсантами до прихода Батуры. Если окажется, что ты соврал, — тебе кирдык, понял?

Третьи сутки они сидели в клетке. Вчетвером: Вера, Саха, Паха и долговязый Алесь, которого местные называли Плинтусом. В клетке был смонтирован велогенератор, и они по очереди должны были крутить педали, чтобы давать освещение Тракторному. Подача энергии с электростанции прекратилась уже несколько дней назад, поэтому единственным источником электричества на Партизанской были ноги узников в нескольких клетках, расставленных по станции. Саха и Паха не пускали Веру на велосипед, и поэтому педали крутили они втроём с Алесем. Вера для вида воспротивилась решению братьев, но в действительности была этому только рада: ей всё чаще хотелось прилечь и отдохнуть, любые движения для неё становились мучением, и кручение упругих педалей только бы забрало у неё и без того таящие на глазах силы.

Сначала Алесь сторонился пришлых, пытаясь доказать тем, кто был по ту сторону клетчатых стен, об отсутствии у него с чужаками чего бы то ни было общего. Но долгое время бесцельного сидения взаперти разговорило и его. Родился и вырос он на Партизанской, смутно помнит события, связанные с нашествием лесников, приходом убров. Помнит, как в такой же клетке сидела смешная грязная тётка, которую они, дети Партизанской, драли палками. А потом эту тётку куда-то прогнала девушка-убр, сама переодевшись в одежду лесничихи.

После изгнания лесников и ухода спецназа на Партизанской потекла вялая полуголодная жизнь, которую беспрерывно старался расшевелить чахоточный администратор Батура. Но как только что-то у него начинало получаться, обязательно что-то случалось, чтобы этот неожиданный подъём оптимизма молодого администратора разрушить. То увеличивался налог, что на нет сводило все последние успехи поселения; то для каких-то нужд Республики в Центр забирался ценный специалист, от которого зависел новый проект; а последняя война с диггерами вообще обескровила Партизанскую, призвав на сапёрные работы почти всех толковых мужиков в поселении. Даже смерть от его уже многолетней болезни не посещала администратора. И крутилось всё в его жизни по спирали, каждый виток которой углублялся всё ниже в толщу отчаяния и ненависти к Республике. Последней каплей терпения явилось решение Центра демонтировать несколько элементов дренажных систем вблизи Партизанской для их переноски в Центр и укрепления водоотвода в Улье. Впрочем, преподносилось всё это Инспекторатом, наоборот, как ремонтные работы дренажной системы. Но Батура, заподозрив неладное, упоил до полусмерти квартировавшегося в их поселении инженера, и тот проболтался о действительных планах Инспектората. Батура первое время убеждал себя в том, что, может быть, это был всего лишь пьяный бред, пока вода не стала подыматься. А с нею на станцию полезла всякая гадость, заживо пожирающая людей.