Захар Петров - Муос: Чистилище

Когда пришло время проходить строй убров, братья бросились к стоявшему первым Пауку сразу вдвоём, пока кто-то из бойцов не оттянул одного из братьев и не объяснил порядок спаррингов, для большего понимания стукнув предварительно его по лбу. Но и по отдельности близнецы дрались отчаянно: даже когда у одного заплыл глаз, а у второго брызнула из носа красная струя, они, шатаясь, не переставали бросаться на кулаки своих экзаменаторов. Вера уверенно дважды дала зашифрованную команду: «Этот наш». Она же принимала присягу у обоих. Услышав говор новобранцев, на котором говорили только в одном поселении Муоса, Вера вспомнила операцию годовалой давности.

Вёска [2] Деревня. (бел.) Гусаки, или просто Вёска, или просто Гусаки — своеобразное поселение в бункере недалеко от Центра. По древней легенде, за несколько часов до Катастрофы большая часть предков теперешних гусаковцев ехали в одном заказном автобусе. Они направлялись на свадьбу к своей односельчанке. Девчонке удалось вырваться из родной деревни с названием Гусаки, устроиться на работу простым продавцом и удачно приглянуться богатенькому минчанину. А до тех пор она жила в такой глуши, в которую толком не дошла советская власть, не нашли эту деревню среди болот и лесов фашисты, да и перестройка её едва задела. В Гусаках, конечно, были электричество и телевизоры, дети ходили в школу и на дискотеки, но правили здесь не закон, а обычаи, мало поменявшиеся с языческих времён. И говорили здесь все только по-белорусски, вернее, на очень похожей на него «трасянке». [3] «Трасянка» — общее слово для всех белорусских диалектов.

Когда электромагнитный импульс остановил автобус и завыли сирены, гусаковцы, не сильно разбираясь в тонкостях гражданской обороны, но имея природное чутьё на всякие неприятности, и сохранив племенной коллективизм, дружно бросились бежать за всеми бегущими. Так они оказались все вместе в одном убежище, составив большую часть его населения. Со временем в этом убежище остались только коренные гусаковцы. Куда делись их соседи-минчане, неизвестно. Хотелось бы верить, что они просто ушли, не выдержав неуживчивого нрава гусаковцев, враждебно настроенных ко всему, рождённому вне их деревни. Или умерли естественной смертью, не сумев в адских условиях Муоса конкурировать в борьбе за выживание с теми, кто и до Последней Мировой плевал на блага цивилизации и девять месяцев в году ходил по улице босиком. Так или иначе, но в этом убежище говорили только по-белорусски, и на входе к нему красовалась неровная, но гордая надпись: «Вёска Гусакі».

С соседями гусаковцы враждовали всё время, одними из первых они отделились от единого Муоса. Долго они оставались независимым анклавом внутри зоны влияния Республики. И их независимость могла продлиться немного дольше, если бы не ещё одна достопримечательность этого поселения.

Испокон веков гуси считались гордостью ещё наземных Гусаков, став поводом для выбора названия деревни, и стали абсолютной монополией Гусаков подземных. По традиции на свадьбах гусаковцы вручали жениху и невесте гусака и гусыню как талисман богатства и плодовитости, причём оберегать этих птиц молодые должны были до первого выводка. Не была исключением и несостоявшаяся свадьба, на которую в последний раз гусаковцы ехали в автобусе. Неизвестно, был ли готов к такому трепетному птицеводству жених, выросший в каменных джунглях столицы, но в убежище так и не подаренную пару гусей не прирезали даже во времена наступившего вскоре голода. Наоборот, эти птицы дали начало гусаковской птицеферме, составившей основу экспорта знаменитой на весь Муос гусятины, гусиных яиц и перьев, а также целебного гусиного жира. Ни за какие деньги гусаковцы не отдавали живых гусей, дабы не допустить появления гусиных ферм вне своего поселения.

Конечно, Республика такой наглости долго терпеть не могла. «Случайно» парламентом Республики был принят антимонопольный закон, распространявшийся на внереспубликанские поселения. И вот, Вера, опять играя роль инспекторши-переговорщицы, втолковывала толпе вооружённых копьями и кольями гусаковцев необходимость присоединиться к Республике. Но все её переговоры наталкивались на непреступную стену ответов на полузнакомом языке:

— А навошта нам тая Рэспубліка? [4] А зачем нам та Республика? (бел.)

— Мы ўладзе ежу сваю аддаваць будзем, а яна нам што? [5] Мы властям еду свою отдавать будем, а она нам что? (бел.)

— Абараняць нас не трэба — мы і самі ад каго хочаш адаб’емся. Не! Мы лепей самі як-небудзь! [6] Защищать нас не нужно, мы и сами от кого хочешь отобьёмся. Нет! Мы лучше сами как-нибудь! (бел.)

Но инспектора-психологи давно занимались этим поселением и уже знали их слабые места, коренившиеся, главным образом, в их обычаях. Здесь, как и тысячу лет назад, уважали силу. Очень уважали! И имели почти болезненное самолюбие. Поэтому Вера ударила заранее заготовленным аргументом:

— Сами можете? Да что вы можете? Вы — дохлые трусы! Вас убры по стенам вашей же вёски и размажут.

До этого Вера говорила только вежливые официальности, и резкое изменение тона и лексики усыпило бдительность гусаковцев. Они стали опасно приближаться и орать в её адрес угрозы и оскорбления, впрочем, не намереваясь их приводить в исполнение. Не двинувшись с места, Вера продолжала:

— Кто из вас готов справиться со мной, пока убры ещё не пришли?

В толпе заржали. Предводитель сопротивленцев протянул руку, чтобы схватить Веру за шиворот и вытащить вон. Спустя секунду он корчился на полу, а Вера, зная, что у неё есть всего пара секунд, пока они не придут в себя, продолжала:

— С любым из вас, без оружия. Побеждаете — я ухожу, и Республика к вам больше не возвращается. Проигрываете — сдаёте оружие и становитесь частью Республики.

У них не было времени, чтобы привести мысли в порядок и разобраться: конечно же, Республика в любом случае от них не отступится; и перед ними никакая не инспекторша, а подготовленный воин; и всё это — заранее продуманный спектакль. Но у них не было времени об этом подумать: они были слишком взволнованны и пристыжены позорным падением на пол их предводителя, они негодовали и хотели быстрее исправить положение.

— Згодны! Грабайла, біся! Задай гэтай казе! [7] Согласны! Гробайло, дерись! Задай этой козе! (бел.)

Гусаковцы все, как один, были коренасты. Но Гробайло превосходил самого крепкого из них в ширине раза в полтора. Кулачный бой он не признавал и рассчитывал Веру просто заломать. Он подошёл к ней и попытался схватить. Раньше из этой железной хватки не удавалось вырваться ни одному мужику, как бы здоров он не был. Но до того как руки сомкнулись, последовала серия хлёстких ударов по ногам и в шею, и Гробайло уже стоит на карачках, не понимая, почему пол ушёл из-под его ног и почему теперь ему так тяжело дышать. Вера ещё раз двинула его ногой, отчего Гробайло окончательно рухнул на пол, и сжала руками его голову, немного её провернув.