Мария Чурсина - Петербург 2018. Дети закрытого города

– Помню, – отозвалась Вета и почувствовала, как от слов замерзают губы. Улыбнулась, а закричать не смогла бы, даже если бы Мать-Птица явилась сейчас перед ней – призрачная фигура и широком белом платье. Бесформенная, только издали похожая на женщину, разведшую руки в стороны. А на самом деле широкие рукава скрывали крылья.

Город застонал ей в ответ сразу всеми стенами, каждым фонарным столбом и даже асфальтом, побитым дождем. Так могли бы стонать тысячи больных, которые давно уже утратили всякую надежду на выздоровление.

Двенадцатое сентября – день сумасшедших девочек

Утром Вета красила глаза перед зеркалом в ванной. Руки ей не очень подчинялись, и она уже в который раз стирала черную краску с носа и с век. В теле ощущалась такая свобода, которая бывает только после бессонной ночи. Еще немного – и полетишь.

Или упадешь прямо на асфальт.

– Я ждал тебя всю ночь, – сказал Антон, привалившись к дверному косяку.

Вета увидела его отражение в зеркале. Точнее, только лицо, склоненное к косяку, но лица ей хватило. Да. Бессонница бывает еще и такая. Такая, когда ночь сама ложиться на кожу и рисует морщины у уголков рта. Морщины отвращения, такие порой появлялись и на лице Андрея. Тогда он брал ремень и шагал к Рею.

– Прости, – торопливо сказала Вета, пряча косметику в сумку. – Я гуляла.

Она просто не могла больше находиться в душной, пропахшей чужой жизнью квартире, поэтому, когда Антон сказал, что ему нужно на полчаса съездить на работу, она даже обрадовалась – можно сбежать.

Захлопнула дверь, потому что ей, конечно, никто не оставил ключей, и до раннего рассвета бродила по городу, сидела на лавочках в пустынных парках, балансировала на трамвайном рельсе и, ложась грудью на бетонный парапет, заглядывала в глубины Совы. Она смотрела в темную воду и не видела там своего отражения, только расплывчатые рыжие круги от фонарей.

К утру продрогли плечи, совсем устали ноги, и она решила вернуться. Дверь оказалась открыта. Антон прямо в одежде ничком лежал на нерасправленной кровати. Сбросив только плащ и совсем промокшие туфли, она прилегла рядом, стараясь его не касаться. Почти не скрипнули старые пружины.

– Мне сегодня к первому уроку.

Утро выдалось вдруг радостным от солнца и позолотило грязно-желтые листья, которые еще кое-как держались на деревьях после вчерашнего ливня.

– Между прочим, я забыл тебе кое-что сказать, – хмуро заметил Антон, глядя в голубоватую кафельную плитку, которая выстилала пол ванной комнаты. – А ты сама не спросила.

Вета забросила сумку на плечо и остановилась перед ним. Отражение в кафеле – темное, бесформенное, как дождливая ночь, хотелось потереть тряпкой. Она коснулась его носком ноги, обтянутой черным чулком, но отражение, конечно, не стерлось.

– Что? – спросила Вета.

– Быстро вернулись результаты экспертизы. Почерк в записке не принадлежит никому из твоего класса.

Она, начав было злиться и кусать губы в начале его фразы, в концу успокоилась настолько, что едва не рассмеялась. Выходит, записка в почтовом ящике – просто глупое совпадение, шутка, и загадочное пугало не собирается убивать Ронию. Просто ошибка. И никто пока не знает, где она живет.

– Ну, здорово. – Вета протиснулась в коридор, где уже горела лампа, хоть утро и добиралось досюда пляской солнечных зайцев. – Хотя я так и не поняла, что это за мода у вас. Пугало какое-то. Детские страшилки?

– Не такие уж и детские, – чуть слышно отозвался Антон. – Не такие уж…

Она надевала туфли в прихожей. Ступням сразу становилось холодно и сыро, но тепло понемногу возвращалось в Вету, и согревались туфли. Она прятала глаза, чтобы случайно не встретиться взглядами с Антоном.

Не хотелось вспоминать – вчерашняя попытка бегства казалась стыдной, как грязь на одежде, и горькой на вкус. Она не смирилась. Просто решила пока не вспоминать.

– Пугало убило девушку, – выпалил Антон громко и резко. А она уже думала, что он потерял весь свой голос вчера ночью под дождем, за городской стеной. – И теперь я думаю, что оно убило и Игоря.

Вета замерла на одной ноге, поправляя туфлю, потом медленно встала на обе. Сумка сползла с плеча и шлепнулась на пол. Легкая сегодня сумка – Вета же бросила все учебники и тетради в подсобке на столе.

– Я чего-то не знаю? – чуть дрогнувшим голосом поинтересовалась она. – Расскажи. Новые люди, живой город, который меня не выпускает. Теперь еще и пугало. Что еще? Может быть, драконы и василиски?

Антон дернул головой.

– Никто в него не верит. Точнее, его и на самом деле не было. Просто мне так удобнее говорить – пугало. Я не знаю, что это или кто.

– Расскажи, – повторила она, не обращая внимания на сумку. – Что стало с той девочкой?

Вета боялась, что он опять махнет рукой, отшутится, и за шутками будет крыться тщательно спланированное недоверие.

– Она повесилась, – ответил Антон глухо в пол, как будто разговаривал только с ним. Полу, впрочем, было все равно.

Она кашлянула: голос вдруг захрипел. Вчера ее класс сбежал с уроков, а вдруг не сбежал вовсе, вдруг их схватило то самое пугало и уволокло в темное изваяние храма, который у самого выезда. Вдруг! Откуда ты знаешь, Вета, что еще бывает в этом городе? А в школе тебе лишь улыбнутся – что? пугало? да у нас такое каждый месяц, в третье воскресенье, и вообще идите уже работайте, мы составим вам самое удобное расписание. Теперь-то оно будет очень удобным.

Она тряхнула головой, сбрасывая навязчивую картинку, где было все как прежде, но не было уже восьмого «А».

– Ну, подростки часто совершают глупости. – Вета попробовала снова вернуться в реальность – привычную, надежную реальность. – Жаль, конечно…

– Это была девочка из твоего класса. Я проверил. Полгода назад, весной, она повесилась. Контрольные можешь забрать, кстати. – Антон кивнул на подоконник, где – она только сейчас заметила – громоздилась стопка примятых листков. – Вдруг пригодятся.

…Она перебирала их в автобусе. Вот тройка с минусом и корявый мелкий почерк Марка. Вот тщательно выведенные буквы и парочка помарок – четверка. Это работа Веры Орловой. Вете хотелось найти листок Русланы: у той же наверняка будет твердая пятерка, но автобус затормозил у школы, и пришлось выходить.

Со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Мамы за ручку приводили первоклашек и помогали им переобуваться, расположившись на широких скамейках в холле. Вета несла пачку контрольных, прижав ее к груди, и то и дело с кем-то здоровалась. Мимо прошагала Лилия, красивая, деловая до невозможности и в своей привычной шали.

«Я, в общем-то, неплохой человек, пусть и срываюсь иногда», – говорила за нее эта шаль.