Сергей Зайцев - Метро 2033. Тёмная мишень

Мрачные предчувствия не давали покоя старику не только относительно Новокузнецкой. Все сегодня шло не так, как должно. Слишком долго выслеживали вичух, под самое утро застали. Еще и этот «подарок», будь он неладен, серьезно задерживал движение и уменьшал мобильность группы. Оспа и сам понимал, что четвертый – лишний, но бросить незнакомца после затраченных усилий… Да и дурацкие принципы не позволяли. Принципы, из-за которых, как ему хотелось думать, он до сих пор оставался прежним человеком – таким, каким был до Катаклизма: простой миролюбивый столяр с дружной семьей – жена и двое детей, пацану тринадцать, дочке одиннадцать. Было у него хобби – раз в лето обязательно ездил к родственникам в Волгоград, поохотиться в пойме Ахтубы на уток, или порыбачить, отдыхая от семейных забот. Такая разрядка нужна любому человеку, какое бы согласие ни царило в семье, повседневный быт заедает мелочами, и этот груз нелишне временами стряхивать, обновляться внутренне.

Это его и спасло. Он как раз возвращался из отпуска, и с Павелецкого вокзала добирался по метро до Новокузнецкой, рядом с которой и жил. Всего один перегон, решивший его судьбу – он уже собирался выходить, когда ЭТО случилось…

Нет, не хотелось ему вспоминать.

Давно все было. И боль потери уже потухла. Осталась лишь тускнеющая память, которая и позволяла ему все еще помнить про такие, казалось, раньше незыблемые понятия, как взаимовыручка, сочувствие, дружба, любовь. Помнить в отличие от многих, кто опустился до звериного выживания, наплевав на все принципы человеческого социума, выработанные веками и позволившие этому социуму развиться до впечатляющих высот… А затем рухнуть на грешную землю, и ниже – в вечный мрак туннелей метро. Этот человек, которого он не позволил Хомуту добить – какой-то осколок из его прошлой жизни. Что-то бродило на задворках памяти, не желая всплывать на поверхность. Ничего, он обязательно вспомнит, надо только добраться до Новокузнецкой, отдохнуть, и память лучше заработает, да и освещение – тоже немаловажно. Надо будет хорошенько к этому типу приглядеться.

Словно читая мысли старшого, Хомут, не останавливаясь, обронил из-за плеча:

– Так где ты его видел, старый? Не вспомнил?

– Топай давай, дома разберемся, – проворчал Оспа, внимательно поглядывая по сторонам, привычно выискиваю угрозу в любой тени возле мёртвых зданий или сугробов, мимо которых двигалась его группа. Он не сомневался, что и Хомут непрерывно бдит, недаром его натаскивал, лучший ученик за последние шесть лет. А был обыкновенным бандюком, который спивался на станции и постоянно проигрывался в пух и прах в карты, а если что не так, сразу ввязывался в поножовщину. Вот что значит вовремя заметить и направить силы человека в нужное русло, на благое дело. Хомут и сам понимал, что пропадает от безнадежной жизни, именно поэтому легко пошел на контакт и согласился в ученики… Да и задолжал тогда здорово серьезным людям. А потом набрали хабара, вернул долги, с картами и выпивкой завязал. Теперь сам помогает натаскивать Оспе лопоухих щенков. Вот таких, как этот Кирпич.

– Да мы же из-за твоего склероза надрываемся, – язвительно напомнил Хомут. – Может, еще до войны его знал, а?

– Может. Лет прошло немало, многое забылось.

– А если ты его просто видел раз в жизни, а чела на самом деле не знаешь?

– И такое может быть.

– Так зачем мы тогда его тащим?

– Слушай, Хомут, ты за нож беспокоишься? Отдавать не хочешь, если человек выживет? Не переживай, я замолвлю за тебя словечко. Не жадничай, у меня вон не куртка, а тряпье, мерзну, как старый пес в прохудившейся будке, и то не жалуюсь.

Хомут оглянулся и вполне буднично напомнил:

– Еще не поздно по горлу чиркнуть и все поделить.

Заметив, что Кирпич вконец запыхался, Оспа дал знак мальцу притормозить, и процессия с санками замерла.

– Сучара ты беспонтовая, лишь бы человека сгубить, ничего святого за душой нет! – без особой злости проговорил Оспа, поправляя ремень «Сайги» на плече.

Такие разговоры промеж ним и учеником, а теперь – проверенным напарником, случались часто, поэтому старик давно привык не реагировать сердцем. Хомут хоть и зол на весь мир, уж таким уродился, а дело свое знает и исполняет исправно. И никогда еще не подводил, несмотря на всякие разные разговоры.

– Старый, я как-нибудь без нотаций обойдусь, веришь?

– А что такое нотации? – Кирпич вытер взмокшее лицо шапкой, снова напялил ее на макушку и навострил уши, ожидая ответа. Но Хомут уже двинулся дальше, и Оспа, заметив это, негромко подстегнул:

– Шевели палками, малой, все вопросы потом.

– Ну да, всем можно, но только не мне… – обидчиво проворчал пацан, двинувшись вслед за Хомутом, который уже сворачивал на очередном перекрёстке.

– А у тебя еще молоко на губах не обсохло, чтобы старшим перечить. – Оспа снова пристроился в кильватер, мучительно пытаясь вспомнить, где же все-таки видел этого человека, принесенного вичухой в их веселую компанию. Неужто Хомут прав, и он просто обознался?

– А что такое молоко? Слышал уже не раз, а никто толком не объяснит. И почему именно на губах? Мазь какая-то, что ли?

Хомут рассмеялся хрипло, с каким-то нервным надрывом, но объяснять ничего не стал. Оспе тоже вопросы о прошлом порядком надоели.

– Поговори еще, леща по роже схлопочешь! Тьфу, и не спрашивай, что такое лещ!!!

– Одни ржут, другие командуют, объяснений не дождешься, – хмуро обронил пацан, продолжая изо всех силенок тянуть санки.

Довольно долго двигались молча, изредка останавливаясь для коротких передышек и осмотра местности. Несколько перекрестков, сменив Кирпича, Оспа протащил санки сам, затем малому пришлось потрудиться снова.

Вид мертвого города всегда навевал на старого следопыта глухую тоску, и все-таки без поверхности он не мог. Не мог, как эти кроты, зарывшиеся в метро, постоянно сидеть под землей, там ему было еще хуже, а здесь, на поверхности – лишний глоток свежего воздуха возвращал его к жизни, придавал былых сил. Настоящий мир сталкера по-прежнему оставался здесь, а не внизу. Пусть другие считают тот ад в туннелях теперь родным домом, но только не он. И когда наступит время умирать – он постарается оказаться под небом. Он, хоть и не торопился на тот свет, для себя это решил давно и твердо.

Протопав по Большой Ордынке мимо пятиэтажки, на угловой вывеске которой еще угадывались буквы «О…ба…к», Хомут уверенно двинулся к проходу в решетчатой ограде, окантованному кирпичными столбами. Проход вел на территорию бывшей школы – когда-то довольно красивого, а нынче, как и большинство окружающих – обшарпанного, полуразрушенного здания. По дорогам, конечно, топать удобнее, и опасность меньше, но квартал большой, огибать долго, а если напрямую, то до Новокузнецкой уже оставалось совсем недалеко.