Петров Захар - Муос 2: Частилище

Вокруг Универмага – огромное поле. Ещё те жители Партизанской, которые населяли станцию до нашествия леса, прилагая нечеловеческие усилия, очистили землю от бетонных плит, асфальта и тротуарной плитки; выстроили высокое бетонное заграждение по контуру поля, и распахали почву. После падения Партизанской картофельное поле начало дичать, превращаясь в целину, поросшую редкими кустами и высокой травой. Новые партизанцы, под предводительством Батуры, смогли очистить и распахать только треть этой гигантской по теперешним меркам территории – ту, что ближе к выходу на Поверхность и Универмагу. Теперь большая часть урожая уже убрана, и только небольшая полоска недалеко от хибарки покрыта пожухлыми картофельными стеблями.

Бетонное ограждение, почерневшее от времени, с огромными пятнами лишайниковой поросли, выщербленным верхним краем, казалось заколдованной стеной, отделявшей поле партизанцев от диких зарослей Минска. После ядерной зимы не только природа, но и климат Планеты изменился. Умеренный пояс сдвинулся куда-то к Полярному кругу, а Беларусь оказалась в зоне влажных субтропиков. От Карпат до Балтики теперь простирались дебри мутировавших лесов. И Минск становился лесом, унизанным буграми развалин и лентами улиц. Расчищенные подымавшимися из подземелий людьми участки были зыбкими островками в этом коричнево-зелёном растительном океане, захватившим всю Европу. Но лес не хотел мириться даже с этими маленькими оспинками на своём теле. Он всеми силами рвался на вожделенную взрыхлённую людьми почву. Лианы штурмовали хрупкие ограждения сверху, корни прорывались снизу, мхи и лишайники разъедали рыхлый бетон, а мириады семян и спор засевали людскую землю, норовя вытеснить вялую поросль картофеля, льна и мака.

Вера с тревогой смотрела на нависшие над стеной ветви огромных деревьев. Перелистывая в уме зачитанный до дыр и выученный наизусть в детстве учебник по биологии, она пыталась определить хотя бы одно из деревьев. Картинки из учебника и сейчас помнились до мельчайших подробностей. Она помнила даже какие-то названия – «берёза», «ель», «сосна». Но то, что она видела за стеной, и близко не походило на запомнившиеся изображения. И прежде всего цветом. Художники до Последней Мировой почему-то всегда рисовали кроны деревьев весёло-зелёными. Откуда тогда этот зловещий буро-коричневый отлив?

Вера знала, что враждебность этой растительности – отнюдь не кажущаяся. В дебрях скрываются твари больших и малых размеров, многие из которых прямо сейчас наблюдают за людьми. Обитатели Поверхности знают, что на двуногих нападать опасно, когда те на своей территории. Но если кто-то из людишек зазевается и подойдёт слишком близко к забору, тогда… Батура предупредил, что близко к забору подходить не в коем случае нельзя, во всяком случае по-одному. Да и без увещеваний администратора не было никакого желания приближаться к этой границе человеческих владений. Чудовищные вопли, рыки и визги с разных сторон не на секунду не давали забыть о том, что за забором – чужой враждебный мир.

Единственное, что было прекрасным в этом мире – это небо. Оно неизмеримо выше и больше, чем представлялось Вере по рисунку матери на потолке их поселковой квартиры. Хотелось повернуться на спину и смотреть в эту бездонную синеву с редкими почти неподвижными облаками и перемещающимися точками птиц.

Незаметно закат сменился сумерками; за ними на мёртвый Минск спустилась ночь. Разноголосица дневных хищников сменилась ужасающими уханьем, шипением, скрежетом ночных обитателей. Звёзды и луна .

Они ползли в сторону Универмага. Сначала метров сорок влево от спуска в Метро. А когда до забора осталось метров двадцать, поползли вдоль забора, стараясь не приближаться к нему, но и держаться в стороне от условной полосы между центральной частью Универмагом и сараем, с расхаживавшими возле него партизанцами. В скафандрах ползти было неудобно. Чтобы создавать меньше шума, спецназовцы двигались как ящерицы, опирались только на руки и ступни ног, а всё тело держали на весу. И всё же их слышали и видели. Слева то и дело слышались жуткие ухи и чавканья. Оставалось надеяться, что их не видят те, кто прятался в Универмаге. Наконец Вера доползла к условленному месту – здесь кончалось поле и начиналась высокая трава с кустарником. А за ними вздымалась громадина Универмага. Здесь Вере и Фойеру предстояло пролежать, если не повезёт, всю ночь.

Зозону, Пауку и Кабану повезло меньше. Они должны были оползти поле с другой стороны – вернуться назад и вдоль задней, а затем правой стены приблизиться и расположиться на таком же расстоянии от Универмага, но уже с другой стороны поля. Когда Вера и Фойер уже были на месте, остальные едва преодолели половину своего пути. Успокаивала, что их не было не видно и не слышно. Значит Вера с Фойером, скорее всего, на свою позицию добрались незамеченными. Зато в лунном свете было хорошо видно расхаживающих возле хибары Партизанцев.

Фойер – самый старший в их пятёрке, по Муосовским меркам – почти дед. Он в спецназе ещё с тех пор, когда для поступления в отряд не надо было проходить какие-то там испытания. Его взяли за его неуёмную страсть к огню, которая оказалась полезной. До армии он работал в мастерской по производству спирта и поэтому отлично знал не только одурманивающие свойства этой жидкости, но и то, как её можно использовать в бою. У него был, пожалуй, единственный в Муосе огнемёт. Фойер уверял, что огнемёт привёз из Москвы сам Посланный. Это оружие предназначалось для более горючих жидкостей, чем дрянной спирт муосовского производства, и он не мог выплёвывать горящую струю – выпрыскиваемый спирт не воспламенялся от фитиля. Но Фойер всё-таки наловчился обходить это неудобство. По индивидуальному заказу огнемёт был скомбинирован с арбалетом. И сразу за струёй спирта Фойер посылал зажжённую стрелу. Иногда в самом начале боя удавалось поджечь одного-двух неприятелей или зажечь укрытие, где они скрывались. Но главный эффект производил сам огонь, особенно крики подожжённого. Это вызывало шок и смятение у оборонявшихся, дававшие спецназовцам фору в несколько секунд.

И теперь Фойер лежал, направив в сторону Универмага свой арбалет-огнемёт. За спиной у него канистра с накачанным под давлением спиртом. В руке – зажигалка, чтобы в секунду поджечь фитиль стрелы.

Чуткий слух Веры даже сквозь резину скафандра уловил приближение посторонних. Они двигались в гуще кустарника и были ещё не заметны. Сквозь сплетение ветвей и высокой травы чужаки пробирались с завидным умением и осторожностью. Вера тронула за плечо лежавшего рядом Фойера. Тот кивнул головой – значит тоже уже что-то слышит. Несколько теней появилось на краю кустарника и поля. Несколько секунд они стояли, потом, словно животные, на четвереньках посеменили в сторону хибары. За арьергардом из кустов появлялись новые фигуры, которые также становились на четвереньки и ползли в том же направлении. Их выползло не меньше полусотни. Хорошо, что они появились там, где и ожидалось – как раз посредине поля, между двумя группами спецназовцев. Если бы эта толпа вышла прямо на засаду – исход схватки был бы предрешён не в пользу республиканцев. Но племя прошло в сорока шагах от Веры с Фойером и целенаправленно двигалось к ничего не подозревающим партизанцам. Когда они отдалились от полосы кустарника на достаточное расстояние, спецназовцы приподнялись и, пригнувшись, побежали за ними.