Петров Захар - Муос 2: Частилище

Он опять попытался ударить свою жену, но из-за выпитого его координация явно оставляла желать лучшего, он чуть сам не свалился в яму.

Пацан укусил русоволосую за руку, она вскрикнула и стала нещадно лупить его рукой по голове. Остальные дети плакали, но от жилища отходить не решались. Другим жителям Партизанской до происходящего никакого дела не было.

Мулатке становилось плохо, она уже не пыталась выбраться, а только стояла в воде, колотясь и заметно ослабшим голосом просила:

– Коля, Коля… Я же беременна… Это ж твой ребёнок…

Почему-то мужика эти слова ещё больше взбесили. Он снова схватил мулатку за пышную копну чёрных волос и стал тащить наверх. Пользуясь случаем, женщина уцепилась руками за край ямы и вылезла из неё, упав на «берегу». Николай стал бить её ногами, стараясь попасть именно в живот:

– Это не мой, не мой, не мой ребёнок…. От Ленки у меня будет ребёнок… Это из-за тебя, ведьма, она забеременеть не может…

Пока он ещё это говорил, Вера уже вылетала из своей хижины. В пять прыжков она оказалась рядом с мужиком. Она ударила его по ноге так, что он свалился на спину. Он удивлённо смотрел на подскочившего к ней полупарня-полудевку. Перед сном Вера сняла сапоги и камуфляж, выскочила в одних трусах и майке, и поэтому в ней не признали спецназовца. Мужик некоторое время так и лежал на спине, вытаращив удивлённые глаза на непонятно откуда взявшегося подростка.

Вера, давя в себе гнев, сказала первое, что пришло в голову:

– Как тебе не стыдно!

Помимо того, что эти неуместные слова были глупы здесь сами по себе, Вера произнесла их каким-то писклявым голосом. Мужик поднялся, бычьими глазами с перекошенной физиономией посмотрел на Веру:

– Да кто ты…

Вера уклонилась от замаха, одновременно делая мужику очередную подсечку. Он снова упал на пол. Вера тут же оказалась рядом с ним и стала проводить болевой на руку. Она уже готовила нравоучительную речь, но неожиданно с воплем на неё бросилась русоволосая. Вера никак не ожидала этого. Русоволосая пыталась добраться до её глаз, больно хватая пальцами за лицо. И уже совсем неожиданно для Веры с боку к ней подскочила мулатка, которая ещё недавно корчилась на полу. Она тоже стала молотить её руками. Вера отпустила руку мужика. Обе женщины, брызгая слюной, выкрикивали в её адрес какие-то ругательства. Мужик тоже подорвался и пытался ударить её ногой, почему-то стараясь попасть ниже спины. Только дети перестали плакать, с открытыми ртами уставившись на нелепое действо.

Вера оказалась в досадной и глупой ситуации: она не могла бить безоружных крестьян, в семейную ссору которых влезла сама; а они, наоборот, не видели никаких моральных препятствий в том, чтобы избить её. Вере оставалось только уворачиваться от рук и ног семейного трио, изредка делая им подсечки.

На счастье, к ним подбежал Батура с кем-то ещё из своих помощников. С неожиданной для его неказистой фигуры ловкостью он отвесил русоволосой, мулатке и их мужу по несколько увесистых подзатыльников, что-то процедив сквозь зубы. Они огрызались в адрес Батуры, русоволосая даже попыталась ещё раз достать пятернёй Веру, за что получила крепкий удар сапогом Батуры под зад. Но всё же с демонстративным недовольством семейство пошло в своё жилище. При этом отец семейства, как ни в чём не бывало, по-дружески обхватил парнишку-мулата, в отцовстве которого ещё недавно отрекался.

Вера огляделась. Нет, это ей только показалось, что никому на этой станции нет дела до избиения несчастной женщины. На самом деле семейную ссору наблюдала почти вся станция. Это было здесь своеобразным «спектаклем» перед сном, с явно повторяющимся сюжетом, но с разными действующими лицами. Когда в ссору влезла Вера, «сюжет» изменился и зрители даже повылазили из своих берлог. Они скалились, беспардонно тыкали в Веру пальцами. Спецназовцы тоже с саркастичным осуждением смотрели на Веру. Глупее и нелепее ситуацию себе представит было нельзя: раздетый почти донага спецназовец, растрёпанный и возбуждённый после драки, стоит посреди амфитеатра станции. Его только что избили трое местных жителей, двое из которых – бабы. Этот позор размял все остатки диггерской невозмутимости. Вера, опустив голову, быстрыми шагами пробежала и скрылась в своей хижине.

Утром спецназовцы собрались в администраторской на ставший уже традиционным «приём» у Батуры. Про вечерний инцидент никто не вспоминал. В этот раз Батура ни с кем ни о чём не разговаривал. Похоже, он разуверился в том, что спецназовцы окажут ему помощь. А может, сам всё обдумав, понял, что никакой реальной помощи они оказать и при желании не смогут. Он как-то совсем осунулся, практически молчал и пил намного больше, чем в прошлые их встречи. Пил, почти не закусывая. Угрюмо глядя в одну точку, где-то в середине стола. Заместители с тревогой поглядывали на своего начальника, но тоже молчали. Иногда они бросали полные отчаянной надежды взгляды на Зозона. Тот же только тупил глаза, отмеряя в уме временной промежуток, после которого будет прилично встать и уйти,

Зозону нечего было сказать Батуре. Вечером он обсуждал со своим отрядом варианты нападения на лесников. Но ничего толкового в голову не приходило. Идти по Поверхности было самоубийством. Они не знали подходов к руинам Универмага, не знали проходов в самих руинах. Для того, чтобы их найти, надо потратить несколько часов, а может быть и не один день. В то время, как они будут находится под обстрелом лесников, всё умнеющих, по мнению Батуры. Но даже, если чудом им удастся найти вход в руины, куда идти дальше? Где логово лесников? В лучшем случае лесники без труда от них убегут и на время сменят место стоянки. В худшем – перебьют их на своей территории, где они ориентируются, куда лучше, чем спецназовцы и даже Партизанцы.

Зозон пообещал сам себе, что обязательно доложит о ситуации на Партизанской руководству СБ. Чтоб как-то скрасить свой отход, об этом своём намерении он сообщил и Батуре. Тот выслушал молча, почти не шевельнувшись. Только желваки у него задёргались сильнее. И больше он не проронил ни слова. По-прежнему на столе стояли варёная картошка и жарёнка, но еда мало интересовала присутствующих. Гнетущую тишину нарушал только кашель Батуры. Кашель он уже не давил в себе, а лишь отворачивался в сторону и не очень плотно закрывал рукой рот. В администраторской повис тяжёлый дух похоронного застолья. Как будто здесь справлялись поминки этой ещё живой станции. Причём Батура со своими замами были уже покойниками, а Зозон со своими людьми – предателями, по вине которых они погибли.

Вера, никому ничего не сказав, встала из-за стола и вышла из администраторской. Это дело Зозона – выполнять нормы приличия, а она в этой мёртвой комнате находиться больше не может. Вера ещё раз, на прощанье прошлась по станции. Укоряющее молчание Батуры и в неё вселило чувство беспричинной вины. Она невольно ловила себя на мысли, что прощается с этой станцией, как будто её гибель уже предрешена.