Сергей Лукьяненко - Три дня Индиго [СИ]

— Ты меня вылечишь? — спросил я.

— Мутаген нейтрализован, однако обычным путём исправить последствия невозможно, — сообщил Инсек. — Но вы не должны расстраиваться. Мы используем обратимую контролируемую инволюцию. Максим, лежи спокойно и доверься мне.

— Это больно? — спросил я с тревогой. Вопрос был детский, даже непонятно, как я мог такой задать! Но меня вдруг стало всерьёз тревожить, больно это или нет. То, что я умираю — не волновало, а вот при мысли о боли становилось страшно.

— Нет, не будет. Лежи.

Я лёг. Просто расслабился и медленно опустился на пол. При такой низкой силе тяжести металлический пол казался мягким, словно перина.

Больно не было, нет. Было хорошо и легко.

— Это нормально? — спросила Милана, глядя на меня. В её глазах вспыхнул испуг, и это тревожило. Она ведь смелая, почему она испугалась?

— Да, — сказал Инсек. — Подожди.

Нет, никакой боли, мне становилось всё легче и легче, я ни о чём не переживал… я ведь верю Инсеку…

— Это ещё долго?

— Уже почти, — ответил Инсек.

Мне показалось, что его голос очень утомлён. Я повернул голову. Странное ощущение, тело стало неестественно мягким и расслабленным. Милана смотрела на меня… нет, кажется без страха, но растерянно. Потом улыбнулась и погладила по голове.

— Всё хорошо? — спросил я на всякий случай.

— Да, — сказала она. — Только это странно.

— Что? — спросил я с жадным любопытством. Мой голос оказался неожиданно тонким.

— Пожалуй, ему лучше поспать, — донёсся откуда-то голос Инсека.

И я уснул.

Как рассказала потом Милана, выглядело лечение действительно пугающе. Менялось моё лицо, менялись пропорции тела. Я словно превращался в ребёнка, вот только ребёнок этот был ростом со взрослого человека. Голова слишком большая, руки и ноги короткие, лицо совершенно детское.

— Это как в мультике или кино, когда ребёнок неожиданно увеличивается, — нашла пример Милана. — Ну, от каких-нибудь увеличивающих лучей или зелий… Я бы сказала, что тебе лет семь-восемь, если бы не размер.

— Я хоть был хорошим ребёнком? — спросил я с надеждой.

Милану аж передёрнуло.

— Будь ты ростом в метр с кепкой — да. А твои метр восемьдесят…

— Восемьдесят пять! — поправил я.

— Метр восемьдесят пять — это чересчур. Только в мультике умилительно.

— Зато теперь можешь говорить, что знаешь меня с детства, — сказал я.

— Возможно. Но хорошо, что ты изменился обратно.

Мы стояли в отсеке, который для нас создал Инсек. Этот отсек был душевой камерой — с огромной прямоугольной «лейкой» над решётчатым стоком, несколькими флаконами разноцветных жидкостей, которыми Инсек велел вымыться в строгой последовательности.

И мы оба ощущали неловкость, заставляющую нас стоять и разговаривать, а не раздеваться и мыться.

Нет, ну глупо, с одной стороны, у нас было три дня, когда мы не только мылись вместе. Но…

— Взрослым ты мне нравишься больше, — сказала Милана. — Но лет через десять я бы не отказалась от лайт-версии такого лечения. Лет до семнадцати-восемнадцати.

Она решительно начала расстегивать блузку.

Я скинул плащ, снял рубашку и стал стягивать джинсы.

— Это исключительно медицинская процедура, — сказала Милана, снимая юбку. Поискала глазами, куда её положить, но никакой мебелью Инсек не озаботился. Аккуратно сложила и положила на пол у дверей, блузку пристроила сверху. Ей потребовался всего один шаг, чтобы дойти до двери, шаг лёгкий и огромный, будто полёт.

Приблизившись, таким же плавным «лунным» шагом, я положил рядом джинсы и сверху рубашку. Одежда падала на пол медленно, как во сне.

— Расстегнешь? — Милана повернулась спиной.

Я помог ей снять лифчик. Не удержался, провёл ладонью по спине.

— Но-но, большой мальчик, — усмехнулась Милана, увернувшись. Не оборачиваясь, стала снимать трусики.

Я тоже разделся догола. Сказал:

— Мы просто друзья… и проходим вместе санобработку.

Милана повернулась. Вздохнула:

— Увы, не верю.

Мы молчали.

— И я тебе не верю, — сказал я, касаясь её груди.

Милана облизнула губы. Сказала:

— Максим… я знаю, что ты любишь Дарину. Она хорошая, я рада за неё… за вас… но я тоже тебя люблю, вот в чём дело. А ты?

Я молчал.

— Будь здесь другая молодая девчонка?

— Мы бы просто стали мыться… — ответил я.

Милана на миг закрыла глаза, словно пытаясь не смотреть на меня. Потом сделала шаг, прижалась всем телом — не рассчитав притяжения Милана влетела в меня, словно с разбега. Она была выше Дарины, мы смотрели друг другу в глаза. Она была совсем другая, она иначе пахла, у неё были другие прикосновения, она была почти моя ровесница, мы даже сексом иначе занимались, у неё был опыт, как и у меня.

— Всё, что происходит на Луне, остаётся на Луне… — прошептала она.

Я опустил руку, подцепляя её за бедро, приподнял. При слабом тяготении Селены это было даже слишком легко. Медленно опустил на себя — её глаза расширились, она выдохнула, обняла обеими руками, забросила вторую ногу, мягко качнулась на мне. Мы целовались, Милана двигалась, вцепившись в меня, я одной рукой придерживал её за плечи, другой прижимал под упругое напряжённое бедро.

— Не могу, не могу, не могу без тебя! — вдруг выпалила Милана. Её глаза расширились, она застонала, мучительно и сладостно, отдаваясь безраздельно и до конца.

И я слился с ней, кусая её губы и ни о чём уже не думая.

Слабое притяжение имеет свои плюсы.

Мы ещё минут пять стояли, лаская друг друга, я держал Милану на руках, целуя в лицо, а она то улыбалась, то заглядывала мне в глаза.

А потом тихо сказала:

— Так, Максим. Сейчас я тебе кое-что скажу, и не спорь, ладно?

Я кивнул, насторожившись.

— Когда мы вернёмся, а мы ведь вернёмся, да?

— Надеюсь, — сказал я.

— Ты начнёшь мучиться. Я знаю, ты такой. Тебе захочется покаяться перед Дариной. Извиниться. Сказать что-нибудь… что ты был не в себе, что это нервный шок, адреналин… что я тебе соблазнила…

— Ты меня не…

— Я тебя соблазнила, Максим. Поверь, если бы я не захотела, мы бы вымылись, и всё.

Я молчал.

Наверное, она была права.

— Так вот, не говори. Дарина не может читать твои мысли?

— Нет.

— Вот и хорошо. Тебе будет казаться, что признаться надо — для ваших отношений, чтобы между вами не было никакой недосказанности, никакой фальши, никакого вранья… И она, конечно, тебя простит. Может, даже на меня не обидится. Может, всё поймёт совершенно правильно. Но всё равно у неё останется обида. Маленькая, крошечная, которая будет разъедать всё. Ты себе сделаешь легче, ты с себя снимешь тяжесть, а на неё взвалишь. Понимаешь?

Я неуверенно кивнул.

— Ни одной женщине такой правды на самом деле не надо, — сказала Милана спокойно. — Особенно совсем юной девчонке… Мой бывший ко мне подошёл неделю назад. Покаялся. Сказал, что я была права, что он и впрямь изменял налево и направо, даже сказал, с кем… а ещё подруги называются! Что больше никогда, ни с кем, что только я ему нужна. Он думал, что я обрадуюсь его откровенности и всё прощу. А я с таким облегчением на душе его выгнала! И сказала, что люблю другого. Сказала и поняла, что это правда.