Макс Брукс - Мировая война Z

— Они вообще ничем пользоваться не умели, на то они и дикари. Нет, бронежилеты защищали от нормальных людей. Я не об организованных мятежниках, а об отдельных ПЧЗ. Последний человек на Земле. Мы находили одного-двух в каждом городе, какой-нибудь парень или девчонка, которым удалось выжить. Я читал, что в США их было больше всего в мире, что-то связанное с нашим индивидуализмом или как-то так. Они так давно не видели настоящих людей, первые выстрелы вырывались случайно. Обычно нам удавалось сними договориться. Таких мы называли РК, Робинзон Крузо — вежливое прозвище для тех, кто оказался приятным малым.

ПЧЗ называли тех, кто слишком привык быть королем. Королем чего, не знаю. Наверное, упырей, Квислингов и безумных Д-зверей. Кажется, они считали, что неплохо живут, а тут являемся мы и все портим. Именно так меня зацепили.

Мы санировали чикагский Сирс-тауэр. В Чикаго кошмаров хватило бы на три жизни. Была середина зимы, ветер с озера дул такой, что едва с ног не сбивал, и вдруг мне по башке словно заехали молотом Тора. Пуля из мощного охотничьего ружья. Больше я никогда не жаловался на тяжелую броню. В небоскребе какая-то банда устроила себе маленькое королевство и не собиралась отдавать его за здорово живешь. Один из случаев, когда мы задействовали полный набор: артиллерия, гранаты, пошли в ход и «Брэдли».

После Чикаго военные шишки поняли, что опасность нам грозила не только с одной стороны. Вернулась тяжелая броня, даже летом. Спасибо тебе, Город ветров. В каждом взводе раздали буклеты «Пирамида угроз».

Угрозы классифицировали по вероятности, а не по смертельности. Мертвяки — внизу списка, перед ними Д-звери, дикари, квислинги и, наконец, ПЧЗ. Я знаю многих парней из Южной группы войск, которые любят покричать, что им якобы пришлось гораздо тяжелее, потому как у нас о Заке позаботилась зима. Да, конечно, зато прибавилась другая головная боль: сама зима!

Что там говорят о среднем падении температур? Десять градусов, кое-где пятнадцать? [98] Официально синоптическая ситуация военного времени еще не определена. Ага, нам было очень легко бродить по задницу в сером снегу, знать, что на каждый пяток Заков, которым раскроил череп, растает по крайней мере столько же живых при первой же оттепели. У ребят на юге хотя бы имелась уверенность, что зачищенная территория останется чистой. Им не приходилось думать о нападении с тыла. А мы зачищали каждый участок не меньше трех раз. Использовали все, от собак-нюхачей до высокотехнологичных наземных радаров. Снова и снова, и это в жесточайшую из зим. И все равно — каждую весну ты знаешь, просто знаешь… будет — «о черт, опять заново». Даже сегодня, несмотря на все зачистки и патрули гражданских добровольцев, весной природа дает нам знать, что хорошая жизнь закончилась.

— Расскажите об освобождении изолированных зон.

— В каждой был тяжелый бой, абсолютно в каждой. Ведь они находились под осадой сотен, даже тысяч мертвяков. Люди отсиживались в двойной крепости, Комерика и Форд-филд, окруженные рвом — так мы это называли — из не меньше чем миллиона упырей. Мы устроили трехдневное побоище, на фоне которого Хоуп выглядел мелкой стычкой. Тогда мне в единственный раз показалось, что нас затопит. Выросла такая гора трупов, что я решил, что нас буквально похоронит под наплывом тел. Такие сражения выжимают досуха тело и душу. Хочется только спать, ничего больше. Ни есть, ни помыться, ни даже потрахаться. Только бы найти теплое и сухое местечко, закрыть глаза и забыть обо всем.

— Как реагировали освобожденные?

— По-разному. В военных зонах довольно сдержанно. Уйма официальных церемоний, поднятие и опускание флагов, «Освобождаю вас, сэр! — Я освобожден, сэр» и другая чушь. Некоторые начинали выяснять, кто круче. «Мы не нуждались в спасении» и так далее. Я понимаю. Каждому солдату хочется лететь на помощь, а не сидеть в осаде. Конечно, вы не нуждались в спасении, приятель.

Иногда так и было. Как с ребятами у Омахи. Они были стратегическим центром воздушных перевозок, регулярные рейсы почти каждый час. В сущности, там жили получше нас: свежая еда, горячий душ, мягкая постель. Нам почти казалось, что не мы спасаем, а нас. С другой стороны, были моряки в Рок-айленд. Эти ни за что бы не сознались, как им хреново приходилось, ну и ладно. После всего, что они вынесли, мы могли им позволить хотя бы выпендриться. Никогда не встречал никого из них лично, люди рассказывали.

— А гражданские зоны?

— Совершенно другая история. Мы взлетали до небес! Нам хлопали и свистели. Именно так себе и представляешь войну, как в старых черно-белых фильмах, где солдаты входят в Париж и все в таком духе. Мы были рок-звездами. Я столько раз… м-да… если отсюда и до Героического Города встретите десяток похожих на меня карапузов… (Смеется).

— Но были исключения.

— Да. Может, не всегда, но появлялся-таки один человек, это угрюмое лицо в толпе, который осыпал нас ругательствами. «Какого черта вы так долго?», «Мой муж умер две недели назад!», «Моя мать умерла, так вас и не дождавшись!», «Мы потеряли половину наших людей прошлым летом!», «Где вы были, когда мы в вас нуждались?». Фотографии, лица. Когда мы вошли в Джейнсвилл, штат Висконсин, кто-то поднял фотографию маленькой улыбающейся девочки. Сверху шла надпись: «Лучше поздно, чем никогда?». Его забили свои же. Мы насмотрелись такого дерьма, которое не давало уснуть после пяти суток бодрствования.

Редко, примерно раз в год, мы заходили в зоны, где нам совсем не были рады. В Вэлли-сити, штат Северная Дакота, кричали: «Пошли вы к черту, военные! Вы нас бросили, вы не нам не нужны!»

— Сепаратистская зона?

— О, нет-нет, там нас хотя бы впустили. Мятежники встречали только выстрелами. Я никогда не подходил к ним близко. У командования были особые подразделения для таких дел. Я как-то видел их на дороге, по пути к Блэк-хиллс. В первый раз после перехода через Скалистые горы видел танки. Плохое чувство, я знал, как это все заканчивается.

— Многие говорят о сомнительных способах выживания, которые практиковались в отдельных изолированных зонах.

— Да, и что? Спросите об этом у них самих.

— Вы ничего не видели?

— Нет, и не хочу ничего знать. Мне пытались рассказывать люди, которых мы освободили. У них столько накопилось на душе, они просто хотели снять груз. Знаете, что я им говорил? «Забудьте. Ваша война закончилась». Мне и своих проблем хватало, понимаете?

— А потом? Вы говорили с кем-нибудь из них?

— Да, и много читал о судебных процессах.

— И что вы чувствовали?

— Черт, не знаю. Кто я такой, чтобы судить других? Меня там не было, я не прошел через то, что вынесли они. Этот разговор из серии «а что если». Тогда у меня не было на это времени. Меня ждала работа.